Но небо молчало, и старец, с полным отчаяния вздохом, понял, что надвигается беда, и он бессилен что-либо изменить.
Это напряженное молчание заставило сердце княгини пуститься в безумный пляс, как незамужние девушки, полные энергии и мечтаний, кружатся в хороводе вокруг костра в ночь Ивана Купалы, пытаясь привлечь внимание суженого.
Нервные взгляды жителей то и дело бросались на нее, а тихий шепот, доносившийся со всех сторон, обволакивал ее, как кокон гусеницы, мечтающей однажды стать бабочкой. Алисия не могла разобрать слов, но чувствовала, что они говорят о ней, о ее прибытии, о чем-то ужасном, что вот-вот произойдет. Казалось, весь город дышал одним страхом, единым проклятием, готовым обрушиться на нее в любой момент.
– Надеюсь, ты сможешь пролить свет на то, что произошло. Возможно, мои познания в травах устарели, поэтому я не могу подобраться к истине, – произнес Эскулап, его слова прозвучали как признание в слабости.
Он стукнул посохом об землю два раза, да так громко, что, казалось, задрожала сама земля под ногами. Будто получив негласный приказ, жители, словно марионетки, очнулись ото сна и вернулись каждый к своим делам, стараясь не смотреть в ее сторону. Оцепенение немного спало, но щупальца мрачности не отпустили горло девушки, сдавливая его слегка слабее с каждым шагом, с каждым вздохом.
Эскулап хмыкнул и сдвинулся с места, даже не взглянув на нее. Он явно вел ее в княжеские палаты на встречу с князем. Алисия шла за ним, словно зачарованная, чувствуя, что каждый шаг приближает ее к разгадке страшной тайны, которая окутала этот город.
Главный вход княжеских палат представлял собой массивную дубовую дверь, окованную почерневшим от времени железом. На поверхности виднелись следы старых пожаров и зарубок от оружия, словно дверь специально напоминала о прошлой битве, когда обманом была развязана война. Над входом, вместо традиционного княжеского герба, возвышалось изображение переплетенных ветвей терновника, словно проклятие, нависшее над входом.
В княжеских палатах царила атмосфера ледяного холода и полного отчуждения. Даже несмотря на горящие факелы, казалось, что тепло не способно проникнуть в эти каменные стены. В воздухе витал запах сырости, пыли и тления, создавая ощущение, что здесь давно никто не жил. Казалось, что даже прислуга старается избегать этих мест, охваченных предчувствием чего-то недоброго.