Волна трепетной слабости пробежала по моему телу. Мышцы спины будто раскисли, внутри груди защекотало, дыхание потяжелело. Веки застыли, будто сломавшиеся на полу ходу двери лифта. Я закрыл лицо ладонями. Милая, Алена, надеюсь, тебе удалось не видеть подобного, но еще больше я молю, чтобы ты была жива.
Сейчас я вдали от того места, но не думал, что будет тяжело это писать. Чуть выручает старый способ, но, если переборщить, не думаю, что смогу закончить это письмо. А я должен. Чувствую, что должен.
Пробираясь дальше, я понимал, что иду к эпицентру. Разрушения становились все более сильными. Машины, были вмяты в дома или смятенны в кучу сплошного железного хлама, обгоревшего и оплавленного. Я вышел к знаковому для меня перекрестку. Слева стояло вскрытое здание школы, где когда-то преподавал Циолковский. А справа, оплавленным стеклом вперемешку с металлом сложенной конструкцией стоял отель, возведенный когда-то на месте моего родного дома. До центральной улицы оставалось несколько шагов. Метров триста, ну, может пятьсот. Не помню, проезжали ли мы там с тобой. Дом и школу ты видела точно, а вот сквер Мира, куда я шел… Не помню.