Он ждал. Целых две минуты, отсчитанные ровным биением его собственного пульса. Никаких воющих сирен. Никаких внезапных прожекторов. Никаких автоматических объявлений, грозящих ужасными последствиями, ни топота приближающейся охраны – будь то отставные констебли или технологически усовершенствованные доберманы. Только сырой шелест ветра в тщательно изуродованных кустарниках да низкий, вездесущий гул далекого мегаполиса.
Это было, вынужден был признать Артур, чересчур просто. Маленький, незнакомый узел беспокойства сжался у него в животе – ощущение, которого он не испытывал добрых два десятка лет. Такая степень безмятежной уязвимости в жилище, которое буквально вопило «последний писк технологий», была… нештатной. Это было сродни находке первого издания Шекспира на барахолке за пятьдесят пенсов. Крайне подозрительно.
Тем не менее, дело есть дело. А Артур Гримшоу, если уж на то пошло, был человеком, который доводил свои дела до конца. Он выбрал из чехла тонкий стеклорез с алмазным наконечником и небольшую, мощную присоску. Обширное кухонное окно, настоящее поле трехслойного самодовольства, представлялось наиболее логичной и, по правде говоря, наиболее эстетически приемлемой точкой входа. Нельзя было просто разбить такое окно. Это был неуклюжий почерк хулиганов и полных дилетантов. Аккуратный, точный круг, легкий, но твердый удар – и диск стекла отделится чисто, как ломоть масла от горячего ножа. Упорядоченно. Эффективно. Так, как и должны обстоять все дела.
Он бросил последний, быстрый взгляд на тихую улицу. Ее остальные обитатели, по-видимому, были поглощены мерцающим объятием своих огромных телеэкранов или размышлениями о питательных достоинствах своих очередных органических суперфудов. Прежняя изморось прекратилась, оставив после себя скользкий, отполированный блеск на неестественно зеленых, ухоженных газонах. Артур питал особую неприязнь к кале. Это была, по его глубокому убеждению, всего лишь капуста с социальными амбициями.
Со вздохом, который был скорее въевшейся привычкой выражать легкое, многолетнее неодобрение, чем признаком действительной усталости, он поднес стеклорез к прохладной, неподатливой поверхности. Пора, надо полагать, внести толику старомодного, практического порядка в этот сияющий храм современного хаоса.