С третьего раза окоченелые руки выбили огонек на серном конце спички и отправили его в печь. Спустя пару минут из открытой заслонки потянуло теплом. Влада придвинулась ближе и подставила ладони. Кончики пальцев закололо, и кровь побежала быстрее, согревая изнутри.
Сначала отогрелись руки, потом жаром полыхнуло в лицо, и Влада со стоном оторвалась от печи. Отправился в печку горшок с кашей, следом плоский металлический чайник с замоченными ароматными травами. Несколько раз Влада растапливала снег, собираясь устроить себе банный день. Настоящей бани в ее одиноком домике, оставшемся от прабабки по отцовской линии, не было, а напрашиваться к маме или подругам она не хотела. Мужья Насти и Инки в последние месяцы посматривали на Владу с молчаливым осуждением и иногда с насмешкой, а потому проситься в чужое семейное гнездо в выходной день для нее было невыносимо. Беспокоить маму с растопкой бани тоже не хотелось. Растопленный в печи снег, несколько тазов, и жизнь заиграет новыми красками даже без настоящей бани с ароматом трав, с жаром на коже и стекающими каплями пота.
И без сильных рук, которые не раз разминали в общей бане замерзшие стопы. И без губ, которые собирали капельки пота на плечах.
Влада издала утробный рык, ненавидя себя за воспоминания, которые лезли в голову, что бы она ни делала. Каждое действие, каждый шаг, каждая мелочь напоминали эпизоды последних двух лет. Когда жизнь Влады играла красками, когда сердце замирало, изнывало и пускалось вскачь, когда тело сходило с ума от нежности и напора. Когда она любила так сильно…
Влада, сколько можно!
Она с силой поставила таз с нагретой водой на деревянный табурет, и брызги обожгли ноги. Влада лишь глянула на них сверху вниз, почти ничего не ощутив. Казалось, что отныне остались только те, прошедшие чувства, задавленные и запертые глубоко внутри. А она просто разучилась в полной мере различать оттенки. Горячо, холодно, больно – все равно. Все пресное, блеклое и бессмысленное. В лучшем случае удавалось отвлечься на физические ощущения, но никак не прочувствовать их сполна. И как бы каждое утро Влада ни заставляла себя жить дальше и даже улыбаться, внутри зияла дыра. Дыра, которая никогда не затянется, и которую невозможно заполнить.
Так ей казалось тогда. Так оказалось и в действительности.