Дело в магии нарратива – то есть, повествования, истории. Наш мозг устроен так, что он гораздо лучше воспринимает и запоминает конкретные истории, чем абстрактные правила или сухую статистику. Истории вовлекают эмоционально. Мы сопереживаем героям (или осуждаем их), мы испытываем любопытство, напряжение, удивление. Это делает информацию более яркой и «живой».
Создают контекст. Абстрактный «закон» может показаться туманным, но когда он проиллюстрирован конкретной ситуацией из жизни Людовика XIV или хитроумным планом королевы Елизаветы I, он обретает плоть и кровь, становится понятнее.
Легче запоминаются. Вспомнить интересную историю о проделках кардинала Ришелье гораздо проще, чем запомнить сухую формулировку психологического принципа. Истории «прилипают» к памяти, кажутся убедительными. Хорошо рассказанная история создает эффект присутствия, кажется «реальной». Когда Грин подкрепляет свой «закон» несколькими яркими историческими примерами, у читателя возникает ощущение: «Ну да, раз это случалось с такими великими людьми, значит, это действительно так и работает!»
И Грин мастерски пользуется этой силой нарратива. Он не просто говорит: «Люди иррациональны». Он рассказывает историю Перикла, чьи эмоциональные решения привели Афины к катастрофе, или приводит пример ученого, чья гениальность была загублена вспышками гнева. Эти истории служат не просто иллюстрациями, они воспринимаются как доказательства истинности его «законов». Он как бы говорит: «Смотрите, история сама подтверждает мои слова!»
В этом и кроется одновременно сила и слабость его метода. Сила – в невероятной убедительности и увлекательности. Слабость – в том, что убедительность истории не всегда равна ее объективной истинности или универсальности. Можно найти историю, чтобы проиллюстрировать почти любую идею, даже совершенно неверную. Являются ли истории Грина действительно репрезентативными доказательствами универсальных законов человеческой природы, или это просто тщательно отобранные и искусно поданные примеры? Вот это мы и начнем разбирать дальше.
3. Проблема "cherry-picking": выборочный подбор примеров, игнорирование контрпримеров.
Представьте, что вы хотите доказать, что все лебеди белые. Вы едете в парк, фотографируете сотню белых лебедей и предъявляете снимки: «Вот, смотрите! Все лебеди, которых я видел, – белые. Значит, все лебеди в мире белые!» Звучит убедительно? Не совсем, потому что вы могли просто проигнорировать черных лебедей, которые тоже плавали в пруду, или вовсе не поехать туда, где они водятся.