А люди? Вот чем отличается умирающий старик от умирающего молодого? Ему, наверное, просто кажется, что уже пожил. И полюбить его уже никто не сможет. Но он то сам может. Если кто-то лишён возможности выказывать свои чувства, то это вовсе не значит, что их у него совсем нет. И не надейтесь, что в старости нет желаний. В любви и ненависти нуждаются все. Все живые. И даже полуживые. И даже полумёртвые. И мёртвые тоже нуждаются в любви, уважении и нежности воспоминаний. Но так у людей. Теперь я знал, что некоторым собакам такое тоже не чуждо. «Душа человека развивается до самой смерти» – читал я где-то у Гиппократа, когда хотел стать врачом. А у собак, как бы она развивалась, если они могли бы жить намного дольше! Хотя бы столько же, сколько могут прожить люди. Какая это могла быть дружба, какая могла быть любовь!.. О-о-о! Это, наверное, снова во мне проснулся заблудившийся в лесу и собачьем мире человек!
И я стал рассуждать по человечески здраво: «Отлов и отстрел бродячих собак. Именно весной в основном и проводятся такие мероприятия. Вроде читал что-то об этом в чатах. Иногда даже объявляют карантин по бешенству в отдельных районах. Но нас с Альфом ждали именно в одном конкретном месте, у сторожки тёти Светы. Значит, кто-то «навёл». И я даже знаю кто: конечно, это участковый Юра… Так, Серый, улыбайся и, как писал Габриэль Гарсия Маркес, не доставляй беде удовольствия».
К тёте Свете возвращаться уже не имело никакого смысла. Как говорится, явка была провалена. Оказалось, что жить мне ещё не расхотелось, но гравитация моих несчастий была довольно сильной. Она уже затягивала в свою орбиту других людей и собак. А не начать ли мне скрываться, как Ленин в Разливе? Я же нелегал… Нет! Мне захотелось стать хитрым и расчётливым. Так чтo пpав был некий Пpoсветлённый, утвеpждая, чтo в жизни oбязательнo дoлжны быть мoменты, кoгда с нами ничегo не пpoисхoдит: мы пpoстo сидим и смoтpим на миp. А миp в этo вpемя смoтpит на нас.
Просидев в лесу до сумерек, я направился в сторону города, совершенно не зная, что мне теперь делать. Город проступал в моей жизни всё теми же освещёнными окнами, соединяясь с воспоминаниями о моей человеческой жизни. А ещё он раздражал своими жалкими потугами приютить всех, кто в него попадал. Голодный собачий живот гнал меня вперёд, а полное осознание себя вместе с выпавшим на мою долю горем толкало в следующий неизвестный период моей непонятной жизни. Я был готов мчаться вперёд, глотая прохладный воздух с пеной у рта, чуя неисповедимые и невидимые дороги, читать невидимые книги и слушать наставления невидимого босого Бога.