Высокие городские дома освещали своими окнами огромную тьму пустых уличных пространств. Я вдыхал в себя ветер, густо настоянный на запахах сырой земли, и мои собачьи силы почти не растрачивались этой дорогой. А небо наполнялось россыпями бриллиантовых звёзд и было понятно, что утром солнце начнёт одинаково согревать всех, людей и собак, собачьих людей и людских собак. Я нёсся между домами по тропинке, не успевшей зарасти травой, никем не замеченный и не остановленный, чувствуя что скоро что-то должно произойти. И вдруг наткнулся… на дорогой кожаный ошейник, ещё пахнувший большим домашним псом. Спасибо тебе, Господи!
Нет, до этого конечно я много чего находил человеческого и собачьего. Ну прям, нарисовалось – не сотрёшь! Из человеческого могу перечислить сразу: монеты любого достоинства и недостойные рваные презервативы; бижутерию всякую и обёртки от мороженого; использованные по назначению женские тампоны и не по назначению прокладки; пакеты и пакетики, коробки и коробочки – в общем, всё, что не успело вовремя добежать до мусорных баков на помойке. А на рынках и рядом с ними можно было найти всё: от сладких вкусняшек до внезапной смерти от передоза отравленным мясом. А из собачьего… ну, вы понимаете, что можно найти из собачьего со свежим и не свежим запахом, но вот ошейники мне почему-то никогда не ещё попадались.
Кстати вспомнил: когда я бесцельно мотался по району ещё до встречи с Альфом, то однажды утром встретил пожилого, степенного и массивного пса, который тоскливо сидел у входа на местный рынок. Люди ходили мимо него, шавки пробегали тоже мимо. Его не трогал никто – не за что, да и опасались. И он никого не трогал – ему было без надобности. Правильный пёс, ничейный, гордый. Так он долго сидел и был похож на памятник. На меня он тоже почти не реагировал. На сам рынок этот пёс не заходил, потому что штраф за собак был пятьсот рублей, а откуда у ничейного пса пятьсот рублей? Уж что ему такого было нужно было на этом рынке, я не знаю, но когда я вечером пробегал мимо того же места, он всё ещё сидел там. И тогда мной было решено принести ему искомые пятьсот рублей, которые я недавно видел, валялись под лавкой рядом с подъездом одного из высоких домов.
Пятьсот рублей он у меня не взял, хотя мог бы запросто отнести их и вручить скучавшему неподалёку охраннику – тот бы не отказался. Взгляд, которым пёс тогда посмотрел на меня, был исполнен такой собачьей тоски, что я сам чуть не заплакал. И только тогда мне стало понятно, почему он сидит и не уходит. Бедняга ждал и будет ждать своего хозяина, который где-то как-то что-то в чём-то растворился на рынке. А мне было некого ждать, потому что я был не просто ничейный, а самостоятельный и теперь нашёл ошейник.