Остановившись перед одной из витрин, я долго, как зачарованный, рассматривал прекрасное, с налетом эротизма, старинное деревянное изваяние бодхисаттвы. Вдруг за спиной у меня послышались приглушенные шаги и едва уловимый шелест шелка – ко мне кто-то приближался.
Вздрогнув от неожиданности, я стал наблюдать за приближавшейся ко мне фигурой, всматриваясь в ее отражение в стекле витрины. Это была женщина в шелковом узорчатом авасэ[2], с высокой прической в виде большого овального узла. На короткий миг ее отражение в стекле совпало с изображением бодхисаттвы. Став рядом со мной, незнакомка принялась разглядывать ту же скульптуру, что так пленила меня. Неловко признаться, но я, делая вид, будто целиком поглощен созерцанием скульптуры, не мог удержаться от того, чтобы несколько раз тайком не взглянуть на стоящую рядом женщину, – настолько она сразу завладела моим вниманием.
Ее бледное лицо казалось алебастровым – такой чарующей белизны мне никогда прежде не доводилось видеть. Если на свете и впрямь существуют русалки, у них наверняка такая же ослепительно-белая кожа. Все в ней: изгиб бровей, очертания носа и рта на чуть удлиненном, как у старинных красавиц, лице, линии шеи и плеч – было исполнено удивительной хрупкости и изящества. Как писали в старых романах, весь ее облик был настолько воздушен, что казалось: дотронься до нее – и она исчезнет. По сей день я не в силах позабыть ее мечтательного взгляда из-под длинных ресниц.
Кто из нас первым нарушил молчание, я теперь уже не помню, но, по всей вероятности, это был я. Мы обменялись несколькими словами о выставленных в музее скульптурах, и это нас как-то сразу сблизило. Мы вместе обошли музей и вышли на улицу. Я проводил ее до перекрестка, где улица Яманоути переходит в Яманосита, и на протяжении всего этого неблизкого пути мы говорили о самых разных вещах.
По мере беседы очарование ее в моих глазах все возрастало. Когда она улыбалась, на ее лице появлялось застенчиво-утонченное выражение, вызывавшее во мне то совершенно особое чувство, какое испытываешь, глядя на старинное изображение какой-нибудь святой или на Мону Лизу с ее таинственной улыбкой. Верхние боковые зубы, так называемые клыки, были у нее крупнее передних, и, когда она улыбалась, губа приподнималась над ними, образуя причудливо изогнутую линию. На белоснежной коже ее правой щеки выделялась большая родинка, которая от улыбки чуть приметно смещалась, как бы повинуясь этой изогнутой линии, что придавало лицу женщины удивительно нежное и милое выражение.