Время от времени Леокадий доставал сигарету из пачки и томно, с чувством закуривал. Его руки были произведением искусства. Будто небесный скульптор кропотливо трудился над ними, ювелирно оттачивал мастерство, доводя их до совершенства. Длинные нервные пальцы, благородно очерченные ладони с проявляющимися венами. Такие руки по определению не могли быть руками дворника, бухгалтера или учителя. То были руки музыканта. Его образ с сигаретой можно было считать законченным, так как была явлена миру порода. Порода, которую не пропить, не извести невозможно. Она дается сверху, с рождения, вместе с набором ген и хромосом и родимых пятен. Вместе с нею, Леокадию было щедро отсыпано эгоцентризма, и безусловного превозношения над остальными смертными мира сего. Капризный ребенок прятался в тощей мужской фигуре.
Полгода тому назад, его мать ушла в мир иной, оставив его одного в огромной пустой квартире, где любой звук отдавался эхом. Эта тучная, не в меру энергичная женщина, оставалась для единственного сына, последним оплотом и сдерживающим фактором бесконтрольного темперамента. При матери Леокадий всегда был под присмотром. Жесткий контроль, распорядок дня, репетиции, и священное время для творчества – у мамы все было под контролем. Те редкие заказы, что получал он еще недавно, и те ухитрялась находить мать. Заказчики не любили Леокадия. Про его склочный характер сочиняли анекдоты. Только благодаря усилиям родительницы, у него всегда была горячая еда, теплая одежда и муки творчества, от ее заказчиков.