– «Он оставил вам сады за Тибром и триста сестерциев каждому!» – голос Антония гремел, как гром Юпитера. Толпа ревела, а Эдомиус чувствовал, как перстень Помпея жжет его палец. «Они украли даже его смерть», – подумал он. Заговорщики, убив Цезаря, тут же обернули его мученичеством, а Эдомиус остался с пустотой вместо мести.
Сцена первая: Тень Феникса
В подземной лавриме – мастерской фальшивомонетчиков – Данглариус купал руки в чаше с вином, смывая кровь Гая Требония, чей труп теперь плыл по Тибру.
– Брут и Кассий бежали, как крысы, – проворчал он, разглядывая золотую монету с профилем Цезаря. – Но их корабли тонут у берегов Македонии. Ты знаешь почему?
Раб-нубиец, дрожа, подал табличку с выжженным знаком двух змей.
– Потому что «Феникс» не тонет, – в дверях возник Эдомиус, его плащ пахнул солью и железом. – Особенно когда его капитан продает врагов за право первой ночи с Фортуной.
Данглариус метнул кинжал, но клинок пробил лишь тень. Эдомиус, выйдя из мрака, прижал его к стене, приставив к горлу стилет в форме змеиного зуба.
– Где Лисия?
– У Антония. Он коллекционирует… редкости, – квестор хрипел, но глаза смеялись. – Она уже танцует на пиру в честь «освободителей». Жаль, ты опоздал.
Сцена вторая: Пир Проклятых
Вилла Марка Антония, утопавшая в гирляндах из роз и плюща, оглашалась смехом вакханок. Лисия, в шелке цвета лунной пыли, пела гимн Диане, а ее ноги были скованы серебряными цепями. Антоний, полупьяный, швырнул ей под ноги мешок с рубинами:
– Спой о любви, гречанка! О той, что сильнее смерти!
– Любовь не поет для палачей, – ее голос резал тишину.
В этот момент чаши задрожали. На пороге стоял Эдомиус, в доспехах легионера-претория, но глаза выдавали волка.
– Она уходит, – он бросил к ногам Антония свиток с печатью Цезаря. – Или весь Рим узнает, как ты украл завещание, чтобы стереть имена наследников.
Антоний медленно поднялся, меч уже в руке.
– Ты думаешь, правда имеет значение? Рим – это театр, мальчик. Сегодня я – актер, завтра – зритель в аду.
Философский диалог: Игра в шахматы с Хароном
На рассвете, в саду, где статуи плакали кровавыми слезами (шедевр скульптора, подмешавшего в мраморную пыль киноварь), Эдомиус и Лисия молча смотрели на Тибр.
– Ты мог убить его, – сказала она.
– Смерть Антония подарила бы Рим Октавиану. А тот хуже, – он разжал ладонь: там лежала свинцовая печать с профилем Цезаря. – Они все – марионетки. Даже убийцы.