– Вы ошиблись. Я сирота, и у меня нет бабушки, – отрицательно мотнула головой Вика, и мокрые пряди налипли на лицо.
– Я не посвещен в подробности, – на лице мужчины не дрогнул ни единый мускул, – Елизавета Казимировна лишь сказала, где я смогу вас найти. Вы ведь Виктория, верно?
Вика рассеянно моргала. Какая бабушка? Какое наследство? В детском доме, где она росла, сказали, что мать отказалась от девочки сразу после рождения, и никакие родственники ей не интересовались.
– В любов случае, мне это не интересно, – в груди разлилась горькая обида, – Извините, что потратила ваше время.
Она развернулась, чтобы уйти, чувствуя, как мокрые кеды слипаются с асфальтом. Шаг, другой – и голос за спиной снова остановил её.
– Позвольте хотя бы показать вам, от чего вы отказываетесь, – Вика занесла ногу для шага, но замерла, оборачиваясь.
– Я могу подумать? – Тимофей кивнул, – Тут неподалеку есть кофейня, и мы могли бы встретиться с вами завтра, – почему-то она очень смущалась, но одновременно и надеялась на следующую встречу.
– Как вам будет удобно, – кивнул мужчина.
– После обеда, часа в три?
– Буду вас ждать, – улыбнулся на прощание Тимофей, и растворился в пелене дождя. А Вика так и осталась стоять, пока холодные капли дождя не стали просачиваться через целеком вымокшую куртку.
Баба Лида была недовольная, впрочем, как и всегда. Не поблагодарив, она выхватила лекарство из Викиных окаченевших рук, и наказав "не капать тут на пол", удалилась к себе.
Вика села к столу, поставила перед собой крохотный торт в пластиковой коробке. На нём неловко торчала одна тонкая свечка. Дурацкая привычка – задувать её в одиночку. Детская. Но она осталась.
Огонёк дрожал, отбрасывая неровные тени на пожелтевшую плитку.
– Я просто хочу… дом, – прошептала Вика в пустоту.
Не ключи. Не стены. Не «своё жильё». Дом. Тот, где можно не сжиматься до тишины, не прятать дыхание, не быть лишней.
Она немного посидела, всматриваясь в пламя, потом медленно наклонилась и задула свечу.
Комната осталась такой же чужой. Но где-то глубоко внутри чуть дрогнуло – как будто кто-то услышал.
***
Утро выдалось серым и вязким, как будто город пытался удержать Вику дома. Она вертелась в постели, не находя себе места, а потом всё-таки вскочила – слишком рано, но спать уже не могла.
На кухне было прохладно. Вика налила себе чай, но кружка осталась на столе нетронутой. Мысли бегали по кругу. Кто он такой, этот Тимофей? Почему сейчас? И почему это слово – бабушка – застряло где-то между горлом и сердцем? Какой вообще смысл был, бросать ее на двадцать лет, а потом оставлять наследство?