– Раздевайся, – возвращает в реальность грубый приказной тон.
Выпучив глаза, смотрю на Давида и ощущаю, как пальцы рук начинают мелко подрагивать.
– З-зачем? – спрашиваю севшим голосом.
– Хрустальная, ты стала тупее за этот год? – шаг за шагом и вот уже нависает надо мной как скала. – Я год трахал свою руку, но, когда у меня есть своя личная шлюха, не собираюсь больше спускать в кулак, – едва заканчивает, как, схватившись за ворот моей футболки, с треском разрывает её пополам под мой испуганный всхлип. – Что за дерьмо, вкус потеряла? – морщится, взглянув на мой бюстгальтер.
– Давид не надо, – прошу, пытаясь прикрыться.
– Руки! – рявкает, заставляя вздрагивать и жмуриться.
Медленно опускаю конечности вдоль тела, сглатывая ком в горле и всеми силами пытаясь сдерживать слёзы.
– Хорошо жилось тебе, – произносит, проводя ладонью по груди и спускаясь ниже. – Не отвечай, вижу, – усмехается и шлёпает по уже не плоскому животу. – Сиськи потяжелели, капусты наелась? – смеётся неприятно, изображая весы ладонями.
– Прекрати, пожалуйста, – на грани слышимости прошу.
– Трусы сама снимешь, или их тоже рвать? – игнорирует мою просьбу.
– Давид, пожалуйста, ты ведь знаешь, что я не могу так, – пытаюсь достучаться, напомнить о горьком прошлом, где меня изнасиловали.
– Ты тоже знала, что предательство для меня хуже смерти. Тебя это ебало? – сжав моё горло, заставляет поднять голову к нему. – На меня смотри, дрянь! – требует, и я открываю полные слёз глаза. – Думала, что говорила в суде?
– Давид…
– Не. Называй. Меня. По имени, сука! – рявкает в лицо и, сжав мою шею ещё сильнее, перекрывает доступ к кислороду.
Вцепившись в его кисть, пробую отодрать её от себя, но это как железное кольцо голыми руками согнуть – бесполезно.
– Ненавижу! – цедит сквозь зубы и толкает меня с такой злобой, что я не удерживаюсь на ногах и падаю на пол, больно ударившись локтем. – Свали в свою комнату, – бросает, скривившись, будто под его ногами куча вонючего мусора.
Не имея желания видеть в его глазах столько презрения, я поднимаюсь и, прикрываясь рваной футболкой, иду к лестнице, быстро поднимаюсь и, скрывшись в своей старой комнате, где я жила, пока была домработницей в этом доме, сползаю по двери вниз и начинаю рыдать как не в себя.
Нет, не получится разговора, он не станет слушать, не поверит, и, если я рискну, могу потерять всё, что у меня есть. Давид явно не настроен на хороший расклад, и если он и дальше будет так себя со мной вести, пусть я и виновата, то… он и не заслуживает правды.