Затем Мадлен подошла к комоду из резного орехового дерева, стоявшему у стены, и достала что-то из выдвинутого ящика.
– Вот, возьмите, – сказала она, протягивая Вивиан небольшой медный ключ на шелковом шнурке. – Это ключ от этой комнаты. Пусть будет у вас. На всякий случай. Если вам снова понадобится убежище, вы знаете, где его найти. Мои двери для вас открыты. Но надеюсь, до этого не дойдет.
Вивиан с благодарностью взяла ключ, ощутив его прохладную тяжесть в ладони.
– А это… – Мадам Роусон достала из шкафа темный, почти черный плащ из плотной шерстяной ткани с очень глубоким капюшоном. – Наденьте. Он поможет вам выйти незамеченной. Лучше воспользоваться задним выходом, я прикажу вас проводить. И возьмите кэб на соседней улице, не прямо отсюда. Вам ведь не нужны грязные пересуды.
Она помогла Вивиан надеть плащ, глубокий капюшон почти полностью скрыл ее лицо и волосы.
– Удачи вам, мисс Харпер, – сказала Мадлен на прощание, ее голос снова стал ровным и деловым. – И будьте начеку. В Бостоне выживает тот, кто умеет смотреть в оба и никому не верит до конца.
Вивиан молча кивнула, еще раз поблагодарив хозяйку взглядом, и, следуя за бесшумной горничной, покинула комнату, снова погружаясь в лабиринт коридоров этого странного, опасного, но неожиданно ставшего спасительным дома.
Плотно закутавшись в тяжелый шерстяной плащ с глубоким капюшоном, подаренный Мадлен, Вивиан выскользнула через неприметную боковую дверь «Розы и Лилии», которую ей указала молчаливая горничная. Оказавшись снова на улице, она поежилась – не столько от утренней промозглой сырости, сколько от резкого контраста между душной, пропитанной тайнами атмосферой заведения Мадам Роусон и обыденной жизнью просыпающегося города. Небо было затянуто низкими серыми тучами, моросил мелкий, надоедливый дождь, превращая пыль на тротуарах в жидкую грязь. Глубокий капюшон плаща, одолженного хозяйкой заведения, скрывал ее лицо, а шелковый шарф, повязанный поверх высокого воротника простого темного платья (также любезно предоставленного Мадлен взамен ее испорченного), маскировал предательские следы на шее. Благодаря гриму Мадам Роусон легкий слой пудры и румян почти скрыл отек и синяк на щеке, придавая лицу лишь вид усталой бледности.
Она быстро прошла до соседней улицы, стараясь не привлекать внимания редких прохожих – рабочих, спешащих на фабрики, или торговок, развозивших молоко. Подняв руку, она остановила свободный кэб и, назвав адрес редакции, забралась внутрь, благодарная за временное укрытие от дождя и любопытных взглядов. Капюшон она не снимала, низко опустив голову и делая вид, что дремлет, хотя сон был последним, о чем она могла думать сейчас. В голове навязчиво звучали слова Мадлен: «У стен есть уши… Не доверяйте никому».