Совместными усилиями они построили первые дома из бамбука. По сути, это были лишь каркасные хижины – лёгкие, продуваемые ветром, временные тени между землёй и небом.
Дождь всё ещё стекал по уложенным листьям, заливал проходы возле домов. Хотя они выбрали более-менее сухое место, вода вытекала к ним будто изнутри земли. Люди топтались в жиже, рыли канавы, прокладывали тропы. Но вода всё равно возвращалась.
И вместе с застоялой водой пришла лихорадка.
Сначала у некоторых начала дрожать кожа, появился тяжёлый жар; словно духи впились в тела, не злобно, а как бы желая удержаться за человека, проверить на прочность. Потом уже у всех подкашивались ноги, а кто вовсе лежал без сил.
Дождь не прекращался, усердно выполняя роль предначертанного.
На рассвете, что серостью просочился в пространство, где вода капала сквозь крышу, тихо умерла сестра одного из рода.
Умер мудрец, самый старый из всех, и с его смертью исчезла невидимая опора та, что была связью с прошлым.
Невольно роль старца принял его брат, тот, кто всё это время чувствовал: он оказался здесь не по своей воле. Тяжесть обиды лежала в нём глубоко, не давая покоя.
Он злился за все свои усилия построить в городе счастливую семью. И вот теперь он стоял на этом месте, словно, ещё не веря в происходящее. Но старший брат умер, и теперь, с каждым днём волнения, обида уступала место скорби – глубокой и скрытой.
Скорбь разделялась многими. Болезнь всё ещё бродила среди них – вязкая, неторопливая, тянясь руками из воды, она нащупывала слабые места, чтобы в них поскрестись.
Тех, кто болел, не изолировали. Их укрывали листьями, носили воду с самого истока. Ни один обряд не произносился – никто не имел права быть жрецом.
Они только сидели рядом, стараясь не разговаривать громко, боясь потревожить ту границу, что приближалась. Смерть без ритуала была для них самым страшным, и, ощущая её близость, они пытались задержать этот момент, словно веря, что неподвижностью можно оттянуть неизбежное.
Ветер проходил сквозь хижины, выдувал всё что мог, дождь впитывался. Тучи проносились, застревали, образовывались, выпускались на вершине… И среди тех, кого духи тронули жаром, был ребёнок. Маленький мальчик. Его кожа горела, его прерывистое дыхание ускользало, как туман. Спина его прижималась к маминому животу, и от каждого приступа кашля он скручивался, снова падая головой на мягкий живот. Ноги и руки расставленные, барахтались, остужались…