Спустившись, она скинула с себя одеяние и внимательно оглядела худую бледную девушку в белой ночной сорочке, которая, не глядя на гостей, вырезала на одной из деревянных колонн, восходивших с четырёх сторон кровати, что-то интересное только ей и не обретшее пока никакой видимой формы. Вилларио посмотрела девушке в глаза, пытаясь поймать её взгляд, но девушка даже не взглянула на знахарку, продолжая свою бессмысленную на первый взгляд работу. Тишину нарушила госпожа Тебриз:
– Я бы хотела осмотреть тебя и убедиться, что с тобой всё в порядке, – произнесла она тихим надломленным голосом.
Вилларио, будто очнувшись от этих слов, глубоко вздохнула и вытащила из-под мантии чёрную тряпичную сумку со множеством заплаток из старых лоскутков и поставила её на деревянный стол. Она стала медленно вынимать оттуда разные предметы и выкладывать на поверхность, после чего, уже не глядя на девушку, попросила уложить ту навзничь. Мать подошла к дочери и мягко сказала ей об этом, на что та ответила презрительным взглядом и ухмылкой, но, к удивлению, легла, не сопротивляясь. Глядя в потолок безумным взглядом, Мэри раздвинула ноги, ожидая Вилларио, ухмылка всё еще не сходила с её лица.
И вот осмотр окончен. Вилларио омыла руки в заранее приготовленной чаше с водой и вытерла их маленькой салфеткой, свисавшей со стола. Госпожа Тебриз терпеливо переносила её молчание, но то, что она наконец услышала, так потрясло её, что ей пришлось упереться рукой в спинку стула, чтобы не упасть.
– В чреве её ребёнок, – будто вынося приговор, бросила Вилларио, не глядя ни на потерянную мать, ни на Мэри, которая всё ещё лежала, с тем же безумным взглядом изучая потолок.
Мать протяжённо охнула, прикрыв ладонью рот. Не в силах стоять на ногах, она рухнула на стул и уткнулась в собственные ладони.
– От ребёнка стоит избавиться, – не выражая никаких эмоций, завершила словами эту ночь знахарка – иначе случится беда…
Мать несколько дней думала над тем, как ей поступить. Самым лучшим решением для многих было бы и вправду просто вызвать у дочери выкидыш, однако, зная о том, какая жизнь ждёт Мэри, ей было больно лишать её единственной возможности испытать счастье материнства. Ко всему прочему, госпожа Тебриз была глубоко верующей и не могла заставить себя совершить такой ужасный грех в отношении ещё не рождённого дитя.