– Люблю, люблю, люблю, – прошептал Женя уже глубокой ночью, когда протяжно позвал в дорогу пассажиров гудок тепловоза на железнодорожной станции.
Под окном с шумом прошли отдыхающие санатория, возвращаясь с закончившихся танцев. Саша заснула, тесно прижавшись к обжигающему телу.
Проснулись ночью почти одновременно и снова утонули друг в друге…
«Господи, как я днем ему в глаза посмотрю – распутная женщина!» – эта мысль мелькнула на миг, когда Женя укутал ее легким тканевым одеялом, чмокнул в щеку, повернулся к ней голой спиной.
Она проснулась засветло. Стараясь не шелестеть пластиковым пакетом, достала и надела ночную рубашку, закуталась в теплый плед, с ногами
залезла в глубокую нишу широкого мягкого кресла, стараясь не поворачивать голову в сторону кровати, где спал Женя.
Сейчас, утром казалось нереальным, словно приснилось в эту жаркую ночь то, что произошло вчера так стремительно, неудержимо, этот реальный взрыв неистовости их слияния после размеренности дороги, томительного молчания, внешне душевного спокойствия в течение почти целого дня. И Женя, вдруг ставший таким близким, ближе не бывает, – все это заставило Сашу покраснеть. И это «люблю» среди ночи. А скоро рассвет. И как в «Бегущей по волнам» Александра Грина: – Я знал, что утром увижу другой город – город, как он есть, отличный от того, какой вижу сейчас.
И что будет завтра? Послезавтра? Через месяц?
– Иди ко мне, – позвал негромко Женя, и она скользнула в его крепкие объятия, не думая больше о завтрашнем дне, желая только, чтобы не кончались эти минуты абсолютного счастья.
Мучительно это – и видеть, и слышать,
И воздухом рядом дышать,
И взгляд твой, внимательный, ждущий,
Улыбкой беспечной отваги лишать.
Как в юности, вздрагивать от прикосновенья,
Года прошумевшие проклинать,
Весну прославляя, лететь над землей в нетерпенье,
С тоской ожидая осеннюю хлябь.
Когда обессилено сердце затихнет
И глухо в угрюмом саду в такт шагам застучит,
Где лист, опечаленный, тихо кружится,
Волной накрывая промерзший грани.
Они встречали рассвет, сидя на одеяле, на вершине горы Улаган, закутавшись в куртки, обнявшись. Солнце долго выбиралось из-под по-осеннему нависшей синевы, дул прерывистый, с паузами теплый ветер.
Саша молчала. Вот здесь, на пологом распадке древней горы, когда-то бывшей дном доисторического моря, усеянной камнями с отпечатками древнейших раковин и растений, она поняла, что любит этого большого ласкового незнакомца больше всех на свете.