В свои годы девушка пережила оглушительный провал на дебютном балу. После него она целую неделю была узницей собственных покоев, сломленная. И вот, это жгучее воспоминание, будто соль на открытую рану, вновь вспыхнуло с новой силой.
Клариса была уверена, Мила затмит всех своей красотой, станет путеводной звездой, сияющим солнцем, в то время как сама Клариса – лишь жалкая, бледная тень, обреченная вечно скользить по стенам, не смея коснуться света.
Рыжеволосая бестия тряхнула головой, пытаясь сбросить с себя липкую паутину мрачных мыслей.
Когда сестры вышли в коридор, свет, словно плеснувшая в лицо ледяная вода, обжег глаза Кларисе, еще не до конца пробудившейся от власти Морфея. Мила, не обратив на то, как сестра поморщилась, подражая неугомонному воробью, трещала без умолку, рассказывая какие-то утренние новости, но мысли старшей Колд, подобно навязчивой мелодии, вновь и вновь возвращались к призрачным теням сновидений, преследовавших её, словно гончие псы свою жертву. Так, погруженные каждая в свой мир, они достигли гардеробной.
В гардеробной сиял ослепительный свет, выхватывая из полумрака два манекена, застывших в центре. Перед ними, точно волшебница, колдовала мадам Ролтс. Женщина была уже давно не молода, она низенькая, пухловатая с мягкой округлостью форм, и словно серебряной короной туго затянутых в пучок волос, но каждый раз, когда она боролась за работу, её глаза сверкали как у ребёнка.