Но даже в эти моменты абсолютного счастья, она видела, как мать и отец обмениваются взглядами, полными понимания, заботы, а иногда и тревоги. Видела, как после ухода отца, мать возвращалась к своим письмам, к своим мыслям о будущем, которое должно было быть безопасным и славным для ее детей.
Михримах была их надеждой, их гордостью, их дочерью. Она была золотым цветком, растущим в самом сердце империи, под пристальным взглядом Солнца и Луны, не до конца осознавая, что ее красота и ее положение – это не только дар, но и бремя. И что золотые прутья клетки, защищающие ее, также определяли границы ее свободы.
Глава 3
Мир дворца Топкапы был огромным и многогранным, даже для ребенка. За пределами гарема простирались дворы Дивана, где заседали визири, сокровищница, конюшни, сады. Михримах редко покидала стены гарема без особой причины, но иногда ей разрешали сопровождать мать или участвовать в небольших семейных церемониях. Эти моменты были окнами в другой мир – мир мужчин, власти и государственных дел.
Одним из таких событий было пятничное приветствие. В этот день Султан Сулейман принимал визирей и высших чиновников перед молитвой. Михримах, одетая в лучшее платье, расшитое золотом, и с маленькой диадемой на голове, наблюдала за этим действом с балкона, расположенного так, чтобы женщины династии могли видеть, не будучи видимыми для всех. Рядом с ней стояла мать, Хюррем Султан, чьи глаза внимательно следили за каждым движением внизу.
Второй двор Дворца наполнялся людьми. Визири в своих торжественных кафтанах выстраивались в почтительном ожидании. Михримах знала некоторых из них. Вот Айяс-паша, с суровым лицом. А вот – и она почувствовала, как мать рядом напряглась – Великий визирь Паргалы Ибрагим-паша.
Ибрагим-паша был особенным. Он был не просто визирем, он был другом падишаха, его правой рукой, почти братом. Михримах видела, как отец доверяет ему, как они часами сидят вместе, обсуждая дела империи. Ибрагим был статен, красив и обладал властным видом. Его окружал ореол силы и влияния, который чувствовался даже на расстоянии. Но в то же время, Михримах чувствовала, что между Ибрагимом и ее матерью существует невидимая стена, наполненная напряжением. Хюррем никогда не говорила о нем прямо, но ее взгляд, ее чуть поджатые губы, когда его имя упоминалось, говорили о многом.