База была пустынна, почти все разъехались. Только склад был открыт, из металлического зева двери зияла темнота. Внутри сидел туркестанец, несмотря на жару, в полной монтажной экипировке и даже каске. Гай всё время забывал, как его зовут, какой-то непроизносимый набор шипящих, как песчаные эфы, звуков. Туркестанец приветственно гугукнул, но Гай знал, что принесённый им список бесполезен. Кладовщик ни слова не понимал по-русски или английски, а Гай не знал, как на туркестанском называется, например, преобразователь давления. Склад оборудования до потолка был заполнен стеллажами и коробками, разобраться в которых без проводника не было никакой возможности.
– А где Станиславович? – спросил Гай, прячась в тень козырька. Он провёл на улице не больше минуты, а футболка уже взмокла на спине. В тени было не холоднее, от стальных дверей, нагретых солнцем, исходил ощутимый жар.
Кладовщик махнул рукой в сторону бытовки с закрытыми наглухо окнами. Гай дёрнул плотно закрытую дверь, и его обдало волной прохлады. Станиславович сидел за столом прямо под работающим кондиционером и держал в руках огромный и кривой, как сабля, кусок дыни.
– Здорово, – сказал Гай, захлопывая дверь.
Станиславович привстал со стула и указал заляпанным соком подбородком на блюдо с остатками дыни, стоящее на столе.
– Извини, руки грязные, – сказал Станиславович, прожевав, – бери дыню.
Гай сел за стол, радуясь прохладе, и взял ароматный кусок. Дыня была вкусная. Впрочем, Гай не видел здесь невкусных дынь, даже те, что скармливали верблюдам, пахли ярче, чем плоды, которые Гай покупал на Комаровке.
– Ну что, – спросил Станиславович, – как обстановка?
– Бардак, – сказал Гай, кусая дыню.
Станиславович покивал головой, он не ждал другого ответа. Всю свою жизнь он провёл на самых разных стройках в Беларуси и за её пределами. На стройке на бывает порядка, и если кто-то скажет вам обратное – смело плюйте ему в рожу, он на настоящей стройке не бывал. Гай тоже провёл на стройке не один год и по туркестанскому контракту должен отработать ещё как минимум четыре месяца. Тихонько гудел кондиционер, Станиславович выставил на нём температуру в двадцать четыре градуса. Футболка на Гае высохла, когда он принялся за второй кусок.
– Может, по пятьдесят? – спросил Станиславович и протянул руку к холодильнику.