Меня особенно пленили его ранние полотна, написанные в порыве вдохновения, яркими, живыми мазками, как дыхание весны. Палитра его того периода была соткана из светлых, воздушных тонов, как первые лучи рассвета, пробивающиеся сквозь туманную дымку. Он мастерски использовал прозрачные промежуточные оттенки, будто шепот цвета, создавая невероятную легкость и сияние. Свет в его ранних работах не бил в глаза, а ласкал взгляд, отражаясь нежным, деликатным тоном, прикосновение ангельского крыла. Тени он не загонял в глухую черноту, а обогащал их теплыми и насыщенными цветами, отзвуком заката, передавая эффект светотени в свободной, импрессионистической манере. Его кисть танцевала по холсту, создавая вихрь цвета и света, но при этом сохраняя удивительную гармонию и цельность. В этих ранних работах он чаще всего использовал цветные карандаши, стремясь к графической четкости и тонкости линии, масло, позволявшее добиться богатства фактуры и насыщенности цвета, и лишь изредка прибегал к акварели, будто боясь потерять плотность и весомость изображения.
В моей богемной, замурованной от мира комнате в старом районе Вера, этом убежище воспоминаний и творческого уединения, висит несколько его картин того периода. Воспоминание об этом причиняет мне невыразимую боль.