Он обладал редким даром чувствовать свет и все тончайшие нюансы его отражения. Лучи дневного светила, проникая сквозь окно мастерской, словно золотые стрелы, избирали себе целью какой-нибудь отражающий объект в композиции – полированную поверхность вазы, зеркало, или даже каплю росы, случайно задержавшуюся на лепестке цветка. И затем, преломленный и рассеянный, этот свет возвращался в картину, окутывая персонажей мягким, ласкающим сиянием – нежным прикосновением кисти ангела. Он умел заставить свет дышать, играть, рассказывать истории без слов, превращая обыденное в волшебное. Он презирал тиранию прямого света, эту бескомпромиссную резкость, что грубо обнажает контуры и лишает мир таинственной полутени. Его взор, глаз опытного ювелира, был настроен на тончайшие грани реальности, на неуловимые шепоты деталей, которые для других оставались незамеченными, погребенными под шумом очевидного. Он был поэтом незримого, мастером скрытых смыслов, и свет в его мире играл роль не жестокого обвинителя, а деликатного проводника. Легкое облачко дыма, едва заметное в сумраке комнаты, или танцующие в солнечном луче пылинки – мириады золотых мошек. Именно эта едва осязаемая вуаль делала видимым луч света, пронзающий пространство, как стрела Амура, выпущенная из невидимого лука. Этот луч, появляясь словно из ниоткуда, скользил по предметам, выбирая себе жертву – какую-нибудь случайную, на первый взгляд незначительную деталь сцены. И вот тут происходило волшебство. Свет, отразившись от этой неприметной детали, оживал, обретал плоть и вес, становился ключевым, ведущим светом в композиции. Эта деталь, которая еще мгновение назад казалась лишь фоном, неожиданно выступала на первый план, захватывая все внимание зрителя. Она автоматически возводилась в ранг важного изображения, ведь если бы ее не было, если бы не этот скромный отражатель, мы бы никогда не увидели героя, скрытого в полумраке. И что удивительно, в этой игре света и тени физика оставалась неумолимо точна. Угол падения света всегда равнялся углу отражения, словно невидимый геометр следил за каждым лучом, подчиняя творчество незыблемым законам мироздания. В этом сочетании свободы художественного выражения и строгой гармонии физических законов заключалась особая магия его работ.