Иду между рядами машин, ищу нужную. Мы берём именно её, потому что до списания ей осталось пару тысяч километров, если не добавят новые. Не то, чтобы машин было здесь слишком много, просто на них постоянно ездят разные люди, и то место, где я оставлял автомобиль недели две назад, пусто. Светильники горят через один в целях экономии. Толстая труба пожаротушения ползёт по потолку, как анаконда. Машину я нахожу в дальнем конце гаража. Наверное, ездил какой-то начальник, потому что оставил её не там, где она должна стоять. «Шкоде» не помешает мойка, но мне не хочется тратить на это время. Тот, кто ездил до меня, оставил в кармане двери пустую бутылку от минералки и смятую обёртку от шоколадного батончика. Неряшливый сладкоежка, думаю я. Перед выездом внимательно сверяюсь с картой, я плохо знаю район, где расположена клиника. Не хочу включать навигатор, не люблю, когда мне указывают.
Теперь на улицах много машин, все торопятся на работу за своим куском пирога. Я встраиваюсь в общий поток и спокойно еду, пристроившись за автобусом. Утро необычно погожее для минской осени. Скоро ляжет снег, а зима в большом городе ‒ это просто мучение. Зиму можно переждать где-нибудь в глуши, у разожжённого камина, в тепле, поглаживая ореховое ложе двустволки, когда за окном беспредельные белые просторы, сугробы и укрытые снегом леса. В городе зима превращается в сырую туберкулёзную слякоть и размазню.
Автобус сворачивает согласно маршрута, а я еду дальше. Хорошо, что я сегодня один. Тренькает телефон, краем глаза вижу корпоративный чат, ничего интересного. Я никогда туда ничего не пишу. Постепенно я подбираюсь к клинике. За площадью Бангалор почти сразу начинаются кварталы малоэтажной застройки, окружённые деревьями. Тротуары усыпаны кленовыми и тополиными листьями, раздолье для собак. Еду медленно, смотрю по сторонам. Здание клиники выделяется фасадом из серого керамогранита и чугунной оградой вокруг небольшой стоянки. На столбах камеры видеонаблюдения, и на всех сидят голуби. На флагштоке у входа развевается синий флаг, на котором мать прижимает к груди новорождённого. Вокруг ни одного человека. Я паркуюсь за оградой и иду к крыльцу. В руках у меня копии документов, изъятых вчера в доме убитой.
Ступени как будто похищены из средневекового замка. Я ожидаю, что дверь будет закрыта, но она легко распахивается. Меня должен встретить специфический медицинский запах, но лицо обдаёт волной ароматизированного воздуха. Я прохожу вторую дверь и оказываюсь в маленьком фойе, стены которого увешаны зеркалами и окрашены в белый, наверное, для расширения пространства. Прямо передо мной за белоснежной стойкой сидит женщина в обычной одежде и очках, но во всём облике, которой улавливается близость к медицине, вспоминаются шприцы, стетоскопы, ампулы и капельницы. Даже я со своим опытом не могу определить, сколько ей лет, красива она или неприглядна. За её спиной стеклянная дверь, за которой я угадываю контуры лестницы наверх.