Никита стоял на крыльце, глядя ему вслед. Слова старика отозвались в нём, но странно – не тревогой, а… чем-то вроде возбуждённого предчувствия. Он пожал плечами, усмехнулся: Да чего только не скажут деревенские. Может, волков имел в виду. Или лис. Или кабанов. В конце концов, не в городе – тут всё по-другому.
Он вернулся в дом, разложил вещи, затопил печь, развесил одежду сушиться. Чай в кружке дымился, за окном сгущался синий вечер. И в нём, в этой дикой тишине, было всё, о чём он мечтал: одиночество, свобода, настоящий холод и настоящий дом.
Он чувствовал себя ребёнком, которому подарили давно желанную игрушку. Радость пульсировала в груди – настоящая, простая, редкая. Он улыбался сам себе, пил чай и слушал, как потрескивает огонь в печи. За окном ветер трепал ветви, как старые занавески, но внутри было уютно, надёжно.
Он не знал, что дом уже слушал его в ответ.
Глава II: Путь в тень леса
Он проснулся не от будильника, не от шума соседского перфоратора и даже не от клаксона под окнами. Он проснулся от тишины. Настоящей. Такой, где можно было услышать, как дом дышит вместе с тобой. Она не была пугающей – наоборот, эта тишина обволакивала, как материнское одеяло, в ней не было тревоги, только ясное, чистое отсутствие.
Свет пробивался сквозь занавески – не городской, не грязно-жёлтый от фонарей, а молочно-белый, тихий. Никита вылез из-под одеяла и почувствовал, как пол под ногами холоден, но приятно бодрит. Он улыбнулся, сам того не замечая. Всё было… правильно.
Он позавтракал просто – овсянка, чай, кусок хлеба. За столом сидел не спеша, впервые за долгое время не глядя на часы. Ни одного сигнала, ни одного звонка. Он выключил телефон ещё в автобусе – и не собирался включать.
Позже, надев тёплую куртку, ботинки и шапку, он вышел в лес.
День был удивительно светлым. Снег искрился, как россыпь стеклянных иголок. Сосны возвышались молчаливыми стражами, между ними вились еле заметные тропки зверей. Воздух был свеж, плотен, он хрустел на вдохе и оставлял в лёгких сладкое покалывание. Никита шёл наугад – не слишком далеко от дома, просто на разведку. Впитывал.
Он шёл и думал, как же здесь хорошо. Как мог он столько лет существовать в той бетонной коробке, под неоном и в потоке лиц, которые ничего не значили. Здесь всё было медленным. Каждое дерево имело свою форму, каждый сучок свою историю. Он присел на бревно у обледеневшего ручья, вслушался. Лес не был нем – он дышал, потрескивал, покашливал ветками. Где-то далеко – тукнул дятел. Где-то ближе – зашелестел куст. Но всё это не было шумом. Это была симфония покоя.