Меня мучала головная боль. Шеей я тоже не мог пошевелить. Я лежал и смотрел на ржавый металлический потолок коробки, в которой был заперт. Не знаю, сколько времени прошло, пока я начал что-то соображать. Мой лоб был горяч. Я прислушался к внутренним ощущениям, и почувствовал какую-то невероятную интенсивность своих мыслей. Я подивился тому необычному направлению, в котором они текли. Мне трудно подобрать слова, чтобы описать то, что я испытывал. Это был странный тревожный дискомфорт. Прежняя целостность и непреложность меня как кота исчезла.
Я был вычеркнут из данного мне временного отрезка, именуемого настоящим. Вместо этого я очутился в каком-то «вневременьи», где теснились воспоминания прошлого и всплывали планы на будущее. Теперь я был размазан, словно масло по бутерброду, между моей прошлой и будущей жизнью.
Передо мной вставали картины детства и юности. Я вспоминал родителей, произведших меня на свет, и эти воспоминания были наполнены претензиями и осуждением. Я сам не понимал, почему я так недоволен семьей, в которой я родился. Тогда я припоминал свою первую хозяйку Виту, и по моим небритым щекам покатились сентиментальные слезы несвойственного мне умиления. Словом, это все были совершенно не кошачьи эмоции. Мне даже пришло на ум, что я зря насцал в тапки Михаилу, и меня пронизало чувство стыда и раскаяния. К счастью, я вовремя сообразил, что нахожусь в горячке и брежу.
Я постарался переключитсья, приоткрыл глаза и, превозмогая боль, встряхнул головой. И тут почувствовал на себе пристальный взгляд Бонго. Я кое-как повернул к нему голову и увидел его колючие злобные глазки – он с нездоровым извращенным интересом наблюдал за тем, что со мной происходит. Я не выдержал этого взгляда и закрыл глаза.
Меня снова поглотила пучина бреда. Я увидел маленьких зверьков, которые носились по кругу. Сначала я подумал, что это мыши. Но мыши обычно не повторяют своих движений. А эти монотонно крутились и считали. Один круг, второй, третий… Раз-два-три… Я понял, что так зарождаются в моем сознании навыки счета…
Наконец наступил самый тяжелый момент – в моей голове завертелось тяжелое колесо внутреннего диалога. Меня пронзил Логос. Это было подобно взрыву. Обычный мир котов пластичный и конформный, но теперь он развалился на кирпичи. Все кирпичи отличались один от другого и почему-то имели свой смысл. Колесо катилось все дальше, быстрее и быстрее. Оно пело: «все то, что отлично от другого, можно назвать; все то, что можно назвать, существует; назвать – это отделить; отделить – значит построить структуру…» Во мне рождались слова. Слова не стояли на месте, они крутились в пространстве, как грызуны в колесе. Они не создавали ничего текучего, пластичного и мягкого. Они вибрировали и пытались ухватить смыслы…