Так вот, юбилейный концерт. Конечно, без солиста эту затею воплотить было невозможно, потому-то Бляхер раз за разом и наскакивал на наши просторы. На ебеня, он говорил «ебеня». Такой, например, мог быть повод у Бляхера. Посуди: собрать в городах миллионниках по толпе некогда копченых панков, а сегодня пузатеньких клерков с доминирующими женами, с детским криком в ушах, с памперсами, полными обывательского счастья. За умеренную плату напомнить им, как молоды они были, заслезить их глаза звуками ностальжи. Вот это мечта, ромалы! Генеральный прожект и денежная жажда, допустим, не давали покоя Бляхеру, возможно, он даже плохо кушал последнее время. А Зимин, наверняка мы этого знать не можем, но допустим, Зимин на концертный тур не соглашался. Вот и драматургия, ты следишь? Зимин, несомненно, понимал, что мероприятие сулит ему легких денег. Плюс в этом без труда можно было увидеть шанс взбодрить самолюбие, немного отполировать, так сказать, потускневшую мужскую состоятельность. Однако представить себя на сцене после стольких лет добровольной отставки… нет, это было невозможно. Он пробовал, он честно пытался, проводил над собой работу. Мы этого точно не знаем, но предполагаем исходя из того, что нам известно о Зимине и его нервной системе.
Вот так, допустим, представлял Зимин: «Олимпийский», людская масса дрожит и накатывает на сцену волнами, в то время как барабанщик Гоша Буслов по кличке Гудрон, потому что смуглый, помнишь Гошу? Гоша легко вступает дробью, а гитарист Саша Груздев волшебно подхватывает… И тут он, Паша Зимин, в своем неизменном котелке поверх седой макушки, в косухе, в кожаных штанах, обутый в пиздатейшие казаки из питона, выходит на свет, к микрофону. Толпа почуяла быстрее, чем увидела, отзывается, начинает шуметь, как само море… Нет, Зимин не мог этого допустить. Нет, лучше отрежьте ему причиндалы и бросьте собакам. Преодолеть такой ужас Зимину было не под силу. Он утешался мыслью, что однажды, может быть чуть позже, лет через несколько, но не сейчас, не сейчас… Выйдя сейчас, он бы умер. Зимин все это вываливал наглому Бляхеру, тот, естественно, не понимал ни слова.
– Паша, ты говно размазываешь. Рефлексии откуда, удивляюсь? С твоим-то наркоманским стажем. Ты еще курей заведи тут! На сцену, дед, вставай с печи! – Бляхер, должно быть, ходил по гостиной так быстро, что Бром уже готовился рычать.