Ориентиры вокруг, как представлялось Зимину, были надежные. Не то, что в таежном краю по ту сторону Волги, где людей разыскивали каждый сезон, пропавшие там не в диковинку, потому что все вокруг одинаковое: частокол из сосен и мох по колено. В общем, на поляну можно было попасть с двух концов, и, следовательно, выйти с поляны тоже можно было двумя способами.
Грибов не было, и даже уже не мерещились. Зимин хрустел себе ветками, пока еще без тревоги в сердце. Нет, он не забыл, что произошло вчера, не забыл Светланин телефон… Он отгонял все утро эти мысли, зная, что, конечно, придется сегодня как следует обдумать случившееся и определить дальнейшие действия. Или бездействия – такую опцию Зимин для себя не исключал. С муторными этими мыслями он не сразу и понял, что заблудился. Поначалу Зимин просто отметил, что не может нащупать тропу, которая вывела бы его к полю, к тому, со злаками и высоковольтной линией. При этом он ничуть не испугался, ничуть, мы ручаемся. Поначалу у Зимина сохранялась необходимая легкость настроения, чтобы не относиться к ситуации панически. Он только про себя улыбнулся, мол, «в трех соснах заблудился, старый дурак». Немного огорчился, что сходил по грибы неудачно, как человек, невыгодно обменявший время на результат.
Развернувшись, Зимин решил пройти всю поляну в обратном направлении и выйти дорогой, которой сюда и забрел. Зимин спокойно, без суеты, не подумай, он двигался спокойно, хрустел себе буреломом да трещал кустарниками – шел, как ему тогда казалось, в обратную сторону, то есть от пахотного поля к реке через любимую с детства полянку. Так ему казалось, и думать иначе не было никаких причин. В корзине бился несчастный белый гриб, срезанный не под самый корень, а с некоторым благородством.
Но вот полянка была пройдена, и уже пора бы было показаться расщепленному молнией дереву, кажется, вязу, но мы плохо разбираемся, не путаем дуб с березой, и то хорошо… В общем, сломанному дереву, по которому всегда, и в девять лет, и в восемнадцать, легко было отыскать тропку домой, – вот этому дереву пора было уже показаться. Там, за вязом, влажным глиняным языком стелилась его тропинка.
Но ни вяза, ни тропинки. Зимин остановился, чтобы осмотреться и послушать. Тишина, и слабый ветер чуть шевелил листву. Где-то недалеко дал очередь дятел. Вот тут, после того как дятел закончил, Зимин растерялся, против правды не пойдем, в тот момент Зимин чуть занервничал, и тотчас вновь намокли его подмышки. Такая у Зимина была особенность. Он вдруг чаще стал дышать. Он вдруг начал шагать нервно, наобум, напряженно вглядываясь вперед, в эти равнодушные штрихи травы и веток. Он шагал, ломал бурелом, как лось на гону, искал, и все меньше узнавал лес. А спустя час, спустя какой-то час, Зимин понял, что ходит кругами. Ему несколько раз попалось место, где найден был гриб, возле березы и муравейника, он даже нашел грибной пенечек от срезанного им белого, что получается крайне редко. Нарезая круги, он вытоптал некоторые места поляны до состояния придверного коврика, но о тропинки, которая его привела на знакомую с детства поляну, этой сраной тропинки отыскать не удавалось. Бурая, в трещинах, как жопа старого слона, земляная лента! Эта нить блядской Ариадны должна была привести его домой. К Светлане, к Светлане, к кому же еще! Зимин хотел домой к Светлане и внуку. Хотел домой – какое живое чувство, товарищи! Но кругом был один лишь лес, а лес не дом, лес не дом.