– А енто, чё, хомушка, за закорюка такая?
– Уйди, дохтур, не мешай. Ежели под ногами путаться будешь, мы и до вечера твой сральник не разгрузим.
– Ну хоть сказал бы, чё задумал, не опасно ль, а?
– Не опасней, чем аппендикс кобыле под хвост пришивать. А ну, подай-ка мне вон те свёрточки и вот енти железяки.
– Эти, хомушка?
– Эти, эти. А теперь шёл бы в избу, а то я смотрю – ботиночки у тебя на тоненькой подошве. Подхватишь воспаление лёгких и у-гу – летальный исход!
– А и то верно! Пойду пока огурцов нашинкую, да капустки наковыряю. А вы, как закончите, так заходите – мировую выпьем.
Фельдшер с таким проворством метнулся к дому, что Пустобздяй, мирно похрапывающий в унисон Калинычу, присел на задние ноги, растопил под собой снег и матернулся на только ему понятном диалекте. Старый ассенизатор зевнул, и не без труда сфокусировал глаза на возящемся у туалета хомяке:
– Ну что, Менделеев хвостатый, закончил снег разукрашивать?
– Ща, Калиныч, поправку на ветер рассчитаю – и можно будет начинять.
– Какую справку?
– Неважно. Давай коловорот доставай, и где покажу, дырки в ентом чуде природы проковыривай.
– Тожа мне – чудеса! Вот ежели бы энта куча фигуристой была, на манер статуи, али прозрачной, то енто чудеса. А так – помёт замороженный, – изрекал Калиныч, спрыгивая с повозки и вытаскивая инструмент.
– Так может, домой заберём, ты её обтесаешь и в Лувр на выставку сдашь?
– Тьфу ты, гадость кака, прости Господи! Ты, Кукишь, андазначно, как у попадьи пожил, – совсем головой в расстройство пришёл. Кто ж из дерьма статуи лепит, дурило ты иноземное?
– Да ладно, пошутил я. Ты ковыряй интенсивней, а я пока техническую часть подготовлю.
Кукиш достал из пакета стреляные гильзы от охотничьего ружья, позаимствованные накануне у Акимки Кривого, охотника, и банку непонятной смеси, над которой колдовал всю ночь. Аккуратно начинив все двенадцать гильз, он воткнул в каждую фитиль, сделанный из хвостовой части Пустобздяя, и передал всё это Калинычу:
– Ну, распихивай в туды, где дырки делал.
– И на что ты всё это затеял? Я б её и ломиком с кувалдой размелчил, а тут возни стока… Уж больно велика честь для фельдшерова клозету.
– Не прогрессивный ты человек, Калиныч, – с укоризной произнёс Кукиш, залезая на повозку. – А теперь зажигай, начинай с самого длинного – и ко мне забирайся. Отсюда, победой разума над всем остальным, полюбуемся.