Он, полковник, знает, что одновременно и не виноват. Не по его вине отряд попал в засаду. Он не был обязан возвращаться за сослуживцами, попавшими в смертельную опасность. Он остался жив, потому что его спасли. Он очень любил жену и сына, чтобы позволить быть им рядом с ним. Вот так противоречиво. Но необходимо.
Вера знает, что он виноват в том, что пошел на достаточно жесткие условия программного контракта, касающиеся его самого. Она знала, что он терпеть не мог командные составы и не хотел служить среди штабных. Он жил войсками, техникой и оружием, полигонами, полевыми условиями, участием в научно-военном эксперименте, командировками, хоть и опасными, но закаляющими волю и характер. Его ведь на время уволили из вооруженных сил, чтобы потом, после подготовительных мероприятий, вновь восстановить согласно плану программы и тут же перевести туда, где он так не хотел оказаться. Сейчас уже он свыкся и притерся к должности, но тогда для него это был словно конец военной карьеры, как ни странно звучит. Вера знает, что не он виноват в том, что произошло. Он следует правилам государственной системы. Она готова простить ему длительную разлуку, потому что знает, что он никогда, ни при каких обстоятельствах не допустит, чтобы она с сыном в чем-то нуждались. Он проявляет о них заботу – своеобразную, но разве им плохо? Его долго не бывает в Екатеринбурге, но они слышат его голос по телефону, видят его лицо по видеосвязи. Всё хорошо. Семья разделена, но всё еще остается семьей, потому что построена на любви друг к другу.
Вспышки гнева Евгения Сезонов испытывал на себе неоднократно. Парню действительно хотелось, чтобы рядом был отец, мужчина как старший друг и помощник. Молодому человеку хотелось единомышленника. У Евгения не оказалось ни того, ни другого в самые важные периоды его жизни. Эта отроческая обида прошла с ним через годы. До сих пор Евгений не мог решить, можно ли простить отца или нет, учитывая всё то, что он знает о спецотряде и программе защиты. Двойственное отношение к отцу не дает ему принять какую-либо одну сторону: рассуждения взрослого неизменно встречаются с мальчишеской злостью, которая настолько прочно засела в душе, что не выкуришь даже опытом прошедших лет.
Что же сделать, чтобы перестать чувствовать вину там, где ее, кажется, нет, и увидеть, наконец, в том месте, где она действительно есть? Или это состояние навсегда, навечно, будет преследовать до скончания дней?