Теперь сны для него стали чем-то более значимым. Он как будто внезапно осознал, что это – часть его самого, или лучше сказать так: тот мир, который он видит во сне, принадлежит только ему одному. Кирилл удивился, когда узнал, что треть своей жизни мы просто спим, а на самом деле находимся в неподвижном состоянии, словно отключены от внешнего мира. Это напоминает состояние человека в коме. Получалось, что оно похоже на очень продолжительный сон. Ему всегда было интересно: что видят эти люди, в каких снах они пребывают в то время. Но многие из них, приходя в сознание, ничего не помнили, так же как он когда-то не помнил своих снов. Треть своей жизни мы погружены в самих себя, обращены вовнутрь, и перед нами проходят какие-то картины, похожие на видения. Кто мы в этот момент: просто зрители или участники того, что происходит с нами там? Кирилл часто видел себя во сне, правильнее сказать: понимал, что это – он. Но то был какой-то другой мир, в котором можно было вести себя иным образом, как будто там не действовали ни законы физики, ни правила логики. Вернее, они не совпадали с теми, которые существуют в дневном мире. С некоторых пор он для себя так и определял эти два состояния собственного бытия: «дневная» и «ночная» реальность. Он все более убеждался в том, что сон – это просто особый вид реальности, потому что стал чувствовать себя в нем: не только видеть некие картины и образы, а ощущать, словно все это было продолжением его обычной жизни, только она была другой. Именно к этому долгое время он не мог привыкнуть, считая всё, что происходило в его сознании, связанное со сновидениями, неким отклонением от нормы. Наверное, на какой-то момент в нем «включался» врач, и Кирилл пытался анализировать свое состояние, словно ему необходимо было поставить диагноз. Тогда он переставал доверять самому себе – своим собственным ощущениям и чувствам, которые охватывали его во время сна. Ведь просыпаясь, он вновь попадал в привычный для него мир, и все становилось на свои места, как мебель в его квартире: она находилась там, где он ее когда-то поставил. Кирилл успокаивался и продолжал убеждать себя в том, что не существует никакого другого мира, кроме того, в котором он когда-то родился. На самом деле он просто боялся думать об этом, иначе тогда бы пришлось слишком многое объяснять себе из того, что для него все еще оставалось непостижимым. К тому же всякое сомнение расшатывало бы почву под ногами, на которой он твердо и уверенно стоял многие годы, воспринимая этот дневной мир, как единственно возможный.