– И что?
– Как что? Без очереди нельзя. Если зайдешь просто, тебя так шуганут грубо, как торговки на рынке. Я даже тогда по молодости боялась, что а вдруг ударят чем.
– А потом?
– Когда уже твоя очередь, и ты сама не своя, то просто входишь. Раздеваешься, на тебя эту простыночку сразу и чуть не в спину: давай садись. И если срок небольшой, то не так больно.
А иногда кажется, что ложкой изнутри выскребают. И выходишь потом вся выдолбленная, как дыня, которую выскребли начисто… тошнит, а мне еще на пары идти. За мной тогда один человек увивался. Александр Македонский. Его так и звали: Александр Македонский, это никакой не псевдоним у него был. Он потом мне пистолетом угрожал, а я про себя думала: «Только бы не залететь, только бы не залететь». И старалась с ним вообще прекратить отношения, а он хотел продолжения, замуж звал. А я не хотела. Надоело в этот «шприц» таскаться.
– Это потому, что вам там что-то вкалывали? Типа местного наркоза.
– А только на местный денег и хватало.
– А девушек было много?
– Весь коридор как грибами усеян. И все застывшие от ожидания, как в параличе каком-то.
– Я, знаешь, что подумал: это ведь ты потом выходила как будто вся изнутри пустая?
– Да, снаружи человек, а внутри от тебя есть только кочерыжка. Все на нашем факультете девочки через это прошли.
2.
– Не известно, как в светлое воинство воинов набирают, где их рекрутируют. Известно, как набирают в темное воинство. В темный стан. Человек идет к этому, скатывается по наклонной и почти сразу, а то, бывает, на испытательном сроке, а уже все равно входит в темный стан. А бывает.
– Что бывает?
– А вот в деревне, где мы храм восстанавливали… там была одна старушка Лида. У нее племянница. Она с ней жила. Аутистка. От нее все отказались. Так Лида ее к себе взяла. Она не говорила ни с кем. Лида мне сказала: «Я для нее ведь держу корову. Она через корову-то и общается с миром. С коровой только и общается».
– Она вообще не разговаривала?
– Нас увидела когда во второй раз, она как-то подошла, смотрела и даже головой кивала. О чем-то своем. Но я не об этом. Я сейчас о том, что Лида ее молиться учила. Она не молилась, а просто тихо с ней стояла перед иконами. А у них вся изба была в иконах, а не просто красный угол, как раньше во всех деревенских домах было. И вот среди бела дня пришел к ним в избу человек и убил их. Обеих их. Из-за икон убил и все иконы унес. А я понимаю, что он их не только за иконы убил. А и вообще за то, что весь дом у них так и переполнен был верой. Они ведь со Христом жили… И вот там народ в храм когда пришел на отпевание – а народ там темный, разный, пьющий, бабы работящие, мужики так себе, да и веруют многие как-то по-своему, наперекосяк – так вот, они стояли на отпевании и все как-то затихли. А храм еще тоже не был до конца восстановлен, изуродован своим прошлым сельского клуба и похож еще на утюг.