Настя, стоя на краю столкновения между отцовским авторитетом и своим стремлением к доброте, почувствовала, как её сердце сжимается. Она не могла позволить, чтобы страх её отца разрушил то, что у неё было с Пашей, даже если сейчас он стал собакой.
– Папа, я… я могу его накормить. Он не хочет нам вреда! – её голос звучал с отчаянием, как будто она пыталась пробудить в нём часть человечности, которую она помнила.
– Настя, – резко произнёс отец, его глаза сверкнули, – если ты не отойдёшь от него сейчас же, я сам с ним разберусь.
Паша, стоя в тени груды мусора, ощущал эту борьбу. Он хотел выть от отчаяния, но вместо этого принял решение. Он не был просто питомцем, который должен подчиняться. Он был Пашей, и, возможно, это всё ещё значило что-то. Он посмотрел на Настю, и в её глазах увидел поддержку, которую не мог оставить без ответа.
– Я не шавка! – как будто в ответ на её чувства воскликнул он, и его лай стал более уверенным, хотя и полным боли.
Настя, почувствовав силу его духа, сделала шаг к отцу, готовая отстоять своего друга. В этот момент двор вокруг них словно замер – даже ветер, казалось, притих, ожидая, чем закончится это столкновение.
– Папа, если он и правда опасен, то я не могу просто оставить его. Я должна быть с ним, – произнесла она, её голос был тихим, но полным решимости.
Настя и её отец стояли в напряжённой тишине, и в воздухе витали вопросы, на которые ни один из них не знал ответа. Паша, зная, что его выживание зависит от их выбора, решил, что он больше не будет просто жертвой обстоятельств. В его глазах загорелась искра надежды, как будто он нашёл в себе силы, о которых даже не догадывался.
В этот момент, в сердце Петербурга, где переплетались судьбы, началась настоящая борьба – не только за жизнь, но и за дружбу, за человечность, которая могла бы спасти их обоих.
На кухне дома Насти царил уютный хаос. Пахло жареным картофелем и луком, а запах был настолько насыщенным, что, казалось, сам воздух обволакивал. Настя, с потёртым фартучком, стояла у плиты, переворачивая картошку на сковороде. Вокруг неё – горы немытой посуды, на столе валялись остатки обедов и неполные кружки. За окном уже начинало темнеть, сгущались тени, и в углах кухни лежали неопределённые формы, напоминая о том, что здесь живут не только люди.