Он открыл глаза и несколько секунд лежал неподвижно, пытаясь сфокусировать взгляд на выцветших обоях с узором из мелких, бледно-розовых роз. Комната мотеля "У Сэмми" была маленькой и душной, с одним узким окном, затянутым тонкой, прозрачной занавеской, которая едва пропускала скудный утренний свет. В воздухе витал запах затхлости, пыли и чего-то сладковатого, напоминающего запах старой древесины. Роберт сел на кровати, чувствуя, как голова раскалывается от боли, а тело ломит, словно он всю ночь таскал мешки с песком. Он встал и, пошатываясь, подошел к окну. Отдернув занавеску, он увидел шоссе 17, серой лентой растянувшееся под ярким утренним солнцем. Машины проносились мимо, оставляя после себя лишь легкий шелест шин и вихри пыли. Жизнь продолжалась, не обращая внимания на его внутренний хаос, на его боль, на его одиночество.
Выйдя на крыльцо мотеля, он жадно вдохнул чистый, прохладный утренний воздух, наполненный ароматом сосны, влажной земли и едва уловимым запахом дымка от далекого костра. Резкий контраст с душной, прокуренной атмосферой бара был словно пощечиной, которая на мгновение привела его в чувства. Он закрыл глаза, подставляя лицо легкому ветерку, который играл в его волосах, словно пытаясь рассеять туман в его голове, и почувствовал, как остатки алкогольного дурмана постепенно испаряются, уступая место тупой, ноющей головной боли и тяжелому, горькому осадку в душе. Слова Сэма – "Жизнь – она как блюз" – все еще эхом отдавались в его голове, словно лейтмотив его собственной судьбы, напоминая о том, что его личная мелодия далека от завершения, что ему предстоит сыграть еще много нот боли, одиночества и поиска, прежде чем он сможет найти свою гармонию, свой ритм, свою мелодию.
Сев за руль своего верного "Форда", он почувствовал привычное успокоение, словно вернулся в старый, добрый дом, где все знакомо, предсказуемо и безопасно. Эта старая, потрепанная машина, с ее скрипучими дверями, которые он знал, как свои пять пальцев, с протертыми до дыр сиденьями, хранящими отпечаток его тела, и вечно подтекающим радиатором, который он ремонтировал уже бесчисленное количество раз, была для него больше, чем просто кусок металла на колесах. Она была его надежным другом, молчаливым собеседником, хранителем его секретов и невольным свидетелем всех его радостей и печалей. Она всегда была готова выслушать его истерики и приступы отчаяния, не перебивая и не осуждая, и отвезти туда, куда ему нужно, не задавая лишних вопросов.