Колония на Венере висела в облачном слое в 50 км от поверхности, разорванная на два мира. Внизу, у кромки кислотного ада, цеплялись за жизнь ржавые платформы работников – скрипящие, проржавевшие конструкции, собранные из обломков устаревших кораблей и бракованных панелей, которые на верху сочли мусором. Их обитатели, день за днём трудились на благо парящего города, пока корпоративные надсмотрщики отсчитывали минуты их смен. За эту каторгу они получали лишь малую плату и крохи энергии для шатких щитов, едва сдерживающих ядовитые испарения.
А наверху, в золочёных куполах из сплавов, недоступных для простых смертных, богачи пировала под светом орбитальных рефлекторов. Их города, словно драгоценные жемчужины, парили над вечной бурей, защищённые квантовыми барьерами и саморегенерирующимися материалами.
«Дорогостоящий проект окупился» – так писали в рекламных голограммах, скрывая, что его основой стали контракты с нищими. Бегущие с перенаселенной Земли, они не понимали, даже воздух здесь станет товаром: пока наверху наслаждались синтетической свежестью внизу дышали переработанным ядом, пропущенным через дешёвые очистители.
Эмерик окинул зал взглядом, чувствуя диссонанс. Он привык к холодному металлу кораблей и пустоте космоса. Здесь же всё было искусственным – блеск фресок, улыбки гостей, словно кто-то вычислил идеальную формулу «роскоши».
– Он точно будет здесь? – пробормотал Эмерик, избегая зрительного контакта.
– Да, – ответил Айзек, внимательно следя за залом. – Этот человек может исполнить любое, даже самое грязное желание.
– У меня лишь одно «грязное желание» – покончить с этим делом.
– Нам нужно вести себя естественно. Что вы обычно делаете на приёмах?
– Пью, – коротко бросил Эмерик, хватая бокал с подноса.
– Наш штурман вас испортил, – сухо заметил помощник, отдавая предпочтение воде.
– Пара глотков алкоголя помогает ему заснуть, а в последнее время и мне. Ему тяжело жить, когда в голове живёт целый корабль.
В этот момент на сцену вышла певица. Её платье, ниспадая волнами, переливалось перламутром, словно каждый её слой был соткан из света. Даже в этом зале, где роскошь стала обыденностью, её наряд выделялся.
Она начала петь. Голос, пронизывающий и нежный, заставил Эмерика замереть. Текст песни неумолимо резал:
Мир не станет утром проще,