Повернув за угол, он замер. Ломарк, прислонившись к стене, ждал. Его безупречно сидящая форма будто блестела под светом. На лице застыла улыбка – ядовитая, как кислота, но глаза, узкие и холодные, выдавали злорадство.
– Имре, – протянул он, нарочито коверкая фамилию, будто выплёвывая её. – Куда так рвёшься? Думаешь, Рихтер сделает тебя своей правой рукой, если будешь вилять хвостом? – Он окинул Эмерика презрительным взглядом. – Не пытайся прыгать выше своей головы. Такие, как ты, должны знать своё место.
– Отвали, – Эмерик стиснул зубы, пытаясь обойти его.
Ломарк резко выпрямился, перекрыв путь.
– Ты суёшь свой нос не в свои дела– угрожающе произнес Ломар, приближаясь ближе к ему. – Если эти ничтожные колонисты и пропадают, то мы сами разберётся. А ты… – он приблизился – займись тем, на что годен: не путайся под ногами.
Боль в боку вспыхнула ярче, смешавшись с адреналином. Эмерик вцепился в воротник Ломарка, пришпилив его к стене. Звонкий удар головы о металл эхом разнёсся по коридору.
– Ещё слово, – голос Эмерика звучал тише шипения перегретого двигателя – и я превращу твоё лицо в решето. А потом вышвырну в пояс Койпера – туда, где даже свет забывает, что он свет. Понял?
Ломарк замер. Его пальцы судорожно впились в рукав Эмерика. Надменность сползла с лица, обнажив бледную дрожь страха.
– Ты… псих… – он захрипел, словно рыба, выброшенная на сушу.
Эмерик отпустил его. Ломарк отпрянул, пошатнувшись, и едва удержался на ногах.
– Адмирал узнает об этом!
– Жалуйся, – Эмерик вытер ладони о борт формы, словно стирая грязь – Расскажи, как шахтёрский выродок прижал тебя к стенке.
Когда шаги Ломарка затихли, Эмерик прислонился к стене. Руки дрожали – не от слабости, а от ярости, кипевшей в жилах. «Ублюдок», – мысль прожгла мозг, но где-то в глубине шевельнулось сомнение: «А если он прав?»
Он толкнулся от стены и зашагал к кабинету Рихтера. Каждый шаг отдавался в висках, как удары молота по наковальне. Лаборатория, Эстер, кольца Сатурна – всё это сплелось в единый клубок, который предстояло распутать. Или перерубить.
Дверь кабинета Рихтера была приоткрыта, пропуская наружу резкие обрывки фраз. Эмерик замер на пороге, прислушиваясь. Голос Аккольти, обычно бархатисто-властный, теперь гремел, как гром среди ясного неба:
– Вы утратили связь с реальностью, Райхерт! Вы забываетесь, думая, что можете творить всё, что вздумается, как на Альфе Центавре! Эти «похищения» – плод вашего воображения! Совет не даст вам превратить Солнечную систему в полигон для паранойи!