– Точно, Пакля, – поддержала его Марика, – вместе свяжем и оставим. Пусть попинаются вволю.
– Перестаньте все! – возмутилась Аника. – Так нельзя!
– Да, это неправильно. – Ланек задумался. – Слушай, Своран, как нам заставить тебя помалкивать?
– Мы, драманы, не должны врать, это бесчестно!
– Я же говорил! – хихикнул Регин. – Опять он со своей гордостью!
– Вот ведь засада! Да, мастер говорил, что они упрямые, хоть лоб расшиби. Что делать-то? – Ланек уставился на сжавшего губы Сворана.
«Если бы я мог его убедить… Вдруг Отец Триглав поможет, пусть и без оберега?»
Ланек мысленно представил висящий в воздухе огненный трилистник. В глазах мелькнуло радужное сияние, и на мгновение мир превратился в стопку тонких полупрозрачных листов. На чётких, словно карандашных, рисунках отпечаталось всё, что было вокруг: и потолок, и стены, и кучи хлама, и мальчишки, и сёстры. А рядом с каждым предметом рассы́пались аккуратные строчки, словно заметки неведомого автора. Ланек даже выдохнуть не успел, как видение сошло на нет, но и двух секунд оказалось достаточно. Он успел прочесть заметки вокруг Сворана и понял, что́ нужно сказать упрямому цвергу, чтобы убедить его, заставить молчать.
– Своран, мы же тебя спасли, так? На тебе теперь долг жизни, и я требую его вернуть именем Драма-праотца или сообщу старшинам о твоём бесчестии.
– Откуда ты… – отшатнулся горец. – Да, теперь я вам обязан.
– Так вот, я требую молчать обо всём, что произошло сегодня в этих мастерских! Говори, что не был в подвалах или никого не встретил. Вину за ложь я беру на себя.
– Я буду молчать, – покорно кивнул цверг.
– Пусть поклянётся, – вмешался Регин.
Своран произнёс на дарго десяток чеканно звенящих слов. Поднял с пола небольшой камень, приложил ко лбу, потом к сердцу и подал Ланеку.
– Залог, что я выполню клятву.
– Не соврал, – усмехнулся Регин. – А ты, белобрысый, не промах. Откуда только узнал про эти их… законы? Ладно, идём наверх. И про монеты не забудь.
– Хорошо, – махнул рукой Ланек.
Он не стал говорить, что прекрасно понял Сворана. Что слова клятвы возникли на карандашном рисунке ещё до того, как были сказаны. Это видение было ещё короче, окружающее сразу приняло прежний облик. Осталось только возбуждение, чувство прикосновения к чему-то великому, грандиозному. Пришлось напрячь все силы, чтобы вести себя как обычно. А хотелось кричать, и смеяться от переполняющей силы, и рыдать от мудрости, упавшей на плечи. Даже дыхание перехватило. Ланек незаметно выдохнул и тряхнул головой, приходя в себя.