Грузчик в порту, золотоискатель в таёжных реках, матрос, бороздивший штормовые волны – за каждым из этих занятий скрывался не только заработок, но и попытка услышать себя. Поэт пробивался сквозь рёв кранов, шелест тайги, солёные брызги океана – пока однажды тяжёлые руки, привыкшие к ящикам и снастям, не схватили карандаш, чтобы выплеснуть на бумагу то, что годами копилось в тишине между работой и сном. Его стихи, будто искры от костра, разлетались по дальневосточным газетам:
Я верю – не безноги ели,
Дорога с облаком сошлась,
И живы чудища доселе -
И птица-гусь и рыба-язь.
В 1929 году Васильев ворвался в столицу, как степной ураган. Его очерки о стройках века – гремели в «Комсомольской Правде» и «Литературной газете». Но слава советского корреспондента не могла усмирить его нрав. По ночам, в прокуренных залах литературных клубов, он читал стихи, от которых содрогалась даже люстры:
Ой и долог путь к человеку, люди,
Но страна вся в зелени – по колени травы.
Будет вам помилование, люди, будет,
Про меня ж, бедового, спойте вы…"
Горький, узнав о выходках «степного хулигана», хлопнул кулаком по столу: «Его стихи – это крик дикого зверя, а не голос строителя социализма». В 1932 году Васильева вышвырнули из Союза писателей, как пустую бутылку. Но Павел лишь усмехнулся: «Исключили? Значит, я свободен!».
1937 год. Воздух Москвы сгустился, как кровь. Васильев, Корнилов и Смеляков – три друга, три брата по перу – ещё не знали, что их судьбы уже перечёркнуты красным карандашом вождя.
6 февраля за Васильевым пришли. Следствие выжало из него признание в «в подготовке покушения на товарища Сталина» – абсурдное, как стихи сумасшедшего. 16 июля, на рассвете, его расстреляли. Поэту было 27 лет.
Последнее стихотворение, написанное в камере, поэт посвятил своей гражданской супруге Елене Вяловой, так же арестованной после смерти поэта.
Елене
Снегири взлетают красногруды…
Скоро ль, скоро ль на беду мою
Я увижу волчьи изумруды
В нелюдимом, северном краю.
Будем мы печальны, одиноки
И пахучи, словно дикий мед.
Незаметно все приблизит сроки,
Седина нам кудри обовьет.
Я скажу тогда тебе, подруга:
"Дни летят, как по ветру листье,
Хорошо, что мы нашли друг друга,
В прежней жизни потерявши все…"
Февраль 1937. Лубянка, Внутренняя тюрьма.
В 1956-м, когда страна начала оттаивать, Павла реабилитировали. Его стихи, некогда запрещённые, зазвучали снова – горько, как степной полынный ветер. Но правда эта, как и сам Васильев, осталась в прошлом – бесстрашной, неукротимой, обречённой.