Каждый год я наносил на своё тело по одному рисунку, сам рисовал для этого эскизы и отдавал мастерам. Как и мои картины в блокноте, рисунки на теле стали отпечатывать мою память. Первая татуировка сделана в мой день рождения, когда мне исполнилось двадцать лет. Мне набили пламя, которое окутывает силуэт человека – это связано с тем, как я получил ожоги и новой жизнью, которая стала доступна мне после сожжения «Хоупа». На груди я набил портрет Эммы – ещё ребёнком. Нашу первую встречу, когда девочка тянула руку ко мне. Важный момент моей жизни. Спина покрыта сплошным узором, переплетающимся друг с другом, также лица Джера и Рэя, надписи, которые присутствовали в моей жизни, и я буду продолжать оставлять на себе отпечатки собственного существования.
В то время я захотел найти родителей, вернее их могилу. И у меня получилось. Мне помог в этом Рэй, он связался с приютом, запросил личное дело и через месяц материалы предоставили. Я однажды уже открывал дело, когда был ребёнком, но тогда мне было совсем ничего непонятно. Я пролистал несколько страниц и вот передо мной графа – родители. Бенджамин и Грета Роджерс. Из интернета я узнал, где они похоронены и приехал на могилу. Я просидел там достаточно долго, очень много думал, Джер поехал со мной – мне нужна поддержка. Брат стоял неподалёку от меня, играл с Эммой, ей лет шесть от силы. Я обернулся – так спокойно на душе, глядя на этих двоих. Осознавал, что ни у кого из нас нет родителей, но мы есть друг у друга – мы семья, только это заставило меня успокоиться.
В 1987 году мы отдали Эмму в школу. Начались проблемы, ребёнок замкнулся. Девочка привыкла, что мы всегда рядом, а тут нужно проводить целый день со сверстниками. В первый же день Эмма вцепилась в ногу Джера.
– Детка, мы не всегда будем рядом с тобой, пора привыкать, – сказал Джер.
А когда девочка была ещё меньше, мы долго пытались научить её говорить – это оказалось непросто. Во время одной игры я мимолётно назвал её Принцессой. Девочка захихикала, щёчки закраснели, и она полезла обниматься.
– Малк…
Первое слово – такое счастье. Мы завалились на пол и стали играть, ребёнок всё повторял: «Малк, Малк, Малк» – удивительное ощущение. Полноценно Эмма стала разговаривать только спустя полгода, Джер для этого очень постарался.