Эти слова, сказанные с нескрываемым отвращением, будоражили умы католиков Сент-Обина. Они слышали о высокомерии гугенотов, о их нежелании подчиняться старым порядкам, о том, как они якобы оскверняют католические святыни. Некоторые торговцы, возвращавшиеся из Руана, рассказывали, что в Париже царит непривычное напряжение. Они видели, как католики и гугеноты, одетые в свои отличительные цвета – католики в белые повязки, гугеноты в оранжевые ленты – скрещивали взгляды на улицах. Возникали мелкие стычки, которые быстро подавлялись, но сам факт их возникновения был пугающим.
Особенно тревожными были истории о покушении на Колиньи. Сначала пришла весть, что он ранен, а затем, через несколько дней, поползли слухи, что покушение было неслучайным, что за ним стоят Гизы, а может быть, и сама королева. Это вызвало волну беспокойства: если даже адмирал, такой влиятельный человек, не застрахован от нападения в самом сердце Парижа, то что говорить о простых людях? Люди начинали понимать, что свадьба – это лишь прикрытие, ширма для чего-то гораздо более зловещего. Некоторые говорили, что гугеноты сами замышляют заговор, чтобы захватить власть и истребить католиков. Другие, наоборот, утверждали, что католики готовят ловушку, чтобы одним ударом покончить со всеми еретиками.
Эти слухи, противоречивые и полные ненависти, сеяли страх и недоверие среди жителей Сент-Обина. Соседи, которые жили бок о бок много лет, стали с подозрением смотреть друг на друга. Католики, обычно мирные и набожные, начали вспоминать проповеди местного кюре о «дьявольской ереси» и «праведном гневе». Несколько гугенотских семей, проживавших в деревне, чувствовали на себе косые взгляды и недружелюбное молчание. Атмосфера накалялась. Люди стали запирать двери на ночь, крестьяне брали с собой вилы, отправляясь в поля, а женщины крепче прижимали к себе детей.
Жером и Бастьен, хоть и старались сосредоточиться на своих делах, не могли игнорировать этот растущий фон тревоги. Жером, обычно склонный к оптимизму, чувствовал, как его душа наполняется беспокойством. Он слышал эти разговоры в кузнице, на рынке, в церкви. Он видел, как меняются лица людей. Бастьен, более циничный, давно подозревал, что «мир» – это лишь передышка. Он слышал о жестокости войны, о том, что люди способны на невиданные зверства во имя веры. Для него эти слухи были лишь подтверждением его давних опасений. Он видел, как эти разговоры начинают разделять даже тех, кто раньше был неразлучен.