Первоначально на монтаж и демонтаж спектакля уходило две недели, в это время репертуар театра стоял, как памятник искусству, покрытый мхом. Я всё время показывал вышестоящему руководству, как под опорами проминался планшет, на что заведующая постановочной частью пожимала плечами – Ну а что я могу сделать? – говорила она.
Другая грандиозная постановка чуть не стоила жизни двум актёрам. По замыслу мы должны были поднять их на полусфере на трёхметровую высоту, но противовес штанкета потащил их под почти тридцатиметровый купол театра. Кое-как, на семи метрах, нам удалось остановить ход. Но, чтобы спустить их на землю, монтировщикам пришлось вскарабкаться по сетке рабица, разрезать её между галёрок и снять несколько грузов с калкаша. Держась одной рукой за сетку, завмонт снимал шестнадцатикилограммовый груз, другой рукой подавал плитки по цепочке остальным, находясь на опасной высоте. Я спросил у художника, делал ли кто-нибудь расчёты? Он пожал плечами.
В скором времени оба спектакля убрали из репертуара…
6
Из всех, с кем мне довелось общаться в театре, самые притязательные – это заслуженные артисты. Однако иерархическая ступень в России во многом уступает Японии. Там артист получает не только титул, но и новое имя, подчёркивающее его статус. Мне довелось поработать на одной сцене с национальным достоянием Японии, солистом традиционного театра «Кабуки». О таких привилегиях, коими он обладал, наши артисты и мечтать не могли. За ним была абсолютная монархия. Звали его Накамура Гандзиро III.
Театр оперы и балета отличается от драматического тем, что заслуженные артисты ведут себя более высокомерно, словно они народные. Но в отличие от драматического театра, где актёры имеют всенародную известность, «народных» артистов театра оперы и балета мало кто знает.
Так, бывало, пройдёшь мимо, поздороваешься с заслуженным, он оглянется по сторонам с таким выражением лица, будто ему что-то почудилось, потом, скрипя шеей, повернётся, чуть кивнув головой, сдержано ответит на приветствие. Руки так и чесались дать подзатыльник.
Накамура Гандзиро III нанёс не только удар по самолюбию, но и по эстетике театра оперы и балета. То унижение, которое испытали представители высокого мирового искусства, превзошло все пакости монтировщиков за период существования нашего театра!