Двинулись на запад к Могилёву. Говорили, что немцы высадили парашютный десант, поэтому шли, как положено в военное время, с боевым охранением.
На душе у Сашки было горько, и, наверное, не у него одного. Как же так? Ведь мы пели «Красная Армия всех сильней» и свято в это верили! Рядом шёл Костя Власов. Его пустяковая рана всё-таки нагноилась, и он заметно хромал.
– Сашка, ты боишься?
– Боюсь. Что убьют боюсь, что не удержимся, тоже боюсь.
– Знаешь, ведь и я тоже. А ещё обидно, что нас бьют. Тебя раньше били? В школе, например?
– Нет.
– А меня в тринадцать лет шпана месила на улице. Их трое, я один, и они старше. Так мне стало обидно, что я вместо того, чтобы бежать, бросился на них со звериной яростью. У меня нос разбит, кровь по бороде льётся, а я схватил первый попавшийся кирпич и по башке ихнего главаря. Так они от меня побежали! Представляешь – шибздик, метр с кепкой ростом, с кирпичом в руке, гонится за тремя амбалами, которые орут от страха и в ужасе на него оборачиваются. У меня сейчас такое же чувство! Попадутся мне немцы, буду зубами рвать их, как тех гадов!
– Я где-то читал, что в сражении побеждает тот, кто меньше себя жалеет.
– Вот это правда! Хоть ты и немец, а понимаешь текущий момент, как русский.
– Костя, ты мне хоть и друг, но всё же дурак! Сколько раз тебе говорить, что я советский! Мой отец, между прочим, служил в Первой Конной армии Будёного. Я поволжский немец, а поволжские немцы – советские люди! Я советский гражданин по национальности немец!
– Так и я о том же, дурья голова! Я русский, и я же советский. А из математики следует, что если А равно Ц, и Б равно Ц, то и А равно Б! То есть, советский немец и советский русский равны друг другу!
– Согласен. Только тогда не говори «хоть ты и немец».
– Не буду, чёрт с тобой! Знаешь, мы может сегодня ещё в бой вступим, щадить себя не будем. Давай обменяемся адресами на случай, если одного из нас убьют, а другой останется жив.
– Записать не на чём и нечем.
– А ты скажи, и я запомню.
Майер сказал адрес Алисы.
– Запомнил. Теперь запомни мой.
Но ни Власов, ни Майер не знали, что запоминали они напрасно, что судьба их сложится так, что никто из них никому ничего передать не сможет.
Шли весь остаток дня и ночь. Как только стемнело, запретили громко разговаривать, курить, зажигать спички. На западе небо было красным и пахло гарью.