На следующий день, после беспокойной ночи, Элиас проснулся с тяжелой головой и ощущением, будто не спал вовсе. Серое, безликое утро сочилось сквозь грязные окна, придавая всему в доме вид старой, выцветшей гравюры. Он решил приготовить себе крепкого чаю, надеясь, что это поможет прогнать остатки ночных кошмаров и привести мысли в порядок.
Он стоял на кухне, ожидая, пока закипит чайник на древней плите. Мерное шипение воды было единственным звуком, нарушавшим тягучую тишину. Элиас машинально смотрел на облупившуюся краску на кухонном шкафчике, когда это произошло.
Сначала – едва уловимый аромат. Ландыш и бергамот. Уникальные духи Элеоноры, те самые, что он подарил ей на их последнюю совместную весну. Запах был таким явственным, таким живым, что Элиас замер, сжимая в руке кружку. Он наполнил кухню на одно короткое, пронзительное мгновение, а затем исчез так же внезапно, как и появился, оставив после себя лишь звенящую пустоту и учащенное сердцебиение Элиаса.
Он медленно обернулся, вглядываясь в сумрачные углы кухни.
– Этого не может быть, – прошептал он.
И тут, словно в ответ на его мысли, из гостиной, смежной с кухней, донесся тихий, но абсолютно отчетливый звук. Смех. Серебристый, переливчатый смех Элеоноры – тот самый, которым она смеялась, когда была по-настоящему счастлива. А за ним последовала фраза, которую она часто повторяла, когда он в очередной раз терял ключи или очки: «Элиас, милый, ты как всегда витаешь в облаках!»
Голос был ее. Интонации – ее. Он звучал так реально, так близко, что его нельзя было списать ни на ветер, ни на игру воображения.
– Элеонора? – вырвалось у него пересохшими губами. Кружка выпала из ослабевших пальцев и с оглушительным звоном разлетелась на мелкие осколки по каменному полу. Но Элиас этого даже не заметил.
Он бросился в гостиную.
– Элеонора?!
Комната была пуста. Пыльные чехлы на мебели, тяжелые портьеры на окнах, все тот же запах старого дерева и запустения. Никого.
Шок и неверие боролись в нем с уколом острой, почти невыносимой скорби и безумной, отчаянной надеждой. А что, если?.. Что, если она здесь? Каким-то непостижимым образом…
Он метался по комнате, заглядывая за кресла, отодвигая портьеры.
– Элли? – позвал он снова, голос дрожал. Тишина. Только его собственное тяжелое дыхание и гулкий стук сердца в груди.