Эмерот едва заметно повела запястьем, и окно отворилось, впуская в комнату свежий воздух, она покрутила пальцем, и я проследила полет несколько дубовых листков, круживших в такт ее движениям. Обогнув помещение, задержавшись у стеллажей, они на мгновение замерли, после чего плавно опустились на ее колени. Нечитаемое выражение застыло на лице женщины, после чего она смяла их в ладони.
– Иногда в зеркале ты будешь видеть пугающую женщину, подобную Матери. Белые глаза, разметавшиеся волосы, широкий рот. Твой истинный облик.
– Истинный облик?
– Как полудуха. Их кровь все еще течет в наших венах, пусть мы и очеловечились, если можно так выразиться. Однако призрак твоей сути будет мелькать в отражающих поверхностях. Этого не стоит бояться. Самой себя никогда не стоит бояться.
Я задумалась. Значило ли это, что я, настоящая я, выгляжу как та старуха? Что на самом деле, я ужасающее существо, даже не совсем человек.
Что я такое?
– И, в конце концов, твой голос станет громче, пронзительнее, – продолжала Эмерот. – Оглушительный крик, от которого трескаются стекла и рвутся барабанные перепонки – одна из отличительных черт банши. Поэтому девочек с раннего возраста готовят к своей роли, чтобы в будущем они правильно пользовались своими силами.
И не навредили окружающим.
Раздался сухой стук в дверь. Эмерот негромко разрешила войти. В проеме возникла худая девушка, чьи светлые волосы были подстрижены под каре, а кожа отливала песочным цветом. Я содрогнулась, взглянув в ее пустые, словно рыбьи, серые глаза. Она провела ладонью по серому платью с завязанном на нем фартуке:
– Госпожа, обед готов.
Даже ее голос казался безэмоциональным. Лишенным жизни.
– Спасибо, Лале, – Эмерот приободрилась, – знакомься, это моя дочь, Юдит.
Лале окинула меня серым взглядом и коротко кивнула.
– Прикажи подать обед через десять минут, а также предупреди Роксану и Делина, чтобы к этому времени спустились в столовую.
Лале с готовностью обернулась и уже вышла в коридор, как Эмерот вновь окликнула ее.
– Стой. Передай всем, что отныне слово Юдит будет приравнено моему слову в этом доме, а потому имеет вес как госпожи дома Эйзенбаум. Теперь иди.
***
Столовая оказалась хорошо освещенным просторным помещением, выглядевшим еще больше благодаря выкрашенными в белый стенам и огромными окнами, заостренным к верху. На незажженном камине располагались различные статуэтки: там был и бьющий по струнам гипсовый фавн, весело трясший своими рожками, и золотая сова, присевшая на ветку клена, если судить по резным листочкам, и держащаяся за руки пара детишек, сделанных, судя по всему, из фарфора. Их маленькие головы были покрыты венками из полевых цветов, а крошечные пальчики крепко сжимали друг друга, в то время как рты были раскрыты, а глаза округлились от удивления. Или от ужаса.