Но страннее всего было не то, что налипло снаружи, а то, что скоблило изнутри.
К еде никто не притрагивался. Даже потрогать посуду не возникало никакого желания: животный страх пронзил каждого из присутствовавших на этой отчего-то скорбной трапезе. Но никто в том не признавался – мужчины. Гордые, смелые, самонадеянные. Они хотели показаться друг другу сильными и мужественными. Только вот каждый невольно думал о том, что первым из-за стола не встанет. Обед – обедом, а приметы не по расписанию…
– Задерживается…
Все вздрогнули.
Молчание пронзило стрелой натянутый тент напряжённой тишины. Полотно лопнуло. На непокрытые головы хлынул ливень паники.
За стеклом плескался океан: то ли ласкался, то ли ломился в бронированное стекло. Бился лбом, шипел и улюлюкал, просясь во внутрь. Но никто не хотел его впускать. Наверное, оттого океан и мстил… А может, лишь хотел предупредить?..
Никто не проронил ни слова.
– Задерживается, – прорезало повторно тишину.
С громким криком сорвался с места юноша – матрос, у которого это был первый серьёзный маршрут. Совсем зелёный парень. Дома его ждала невеста, собака и незаконченная песня, которую он так и не успел записать с другом перед отъездом. Он любил играть на барабанах и мечтал собрать стадион. Его кумиром был Фредди Меркьюри, а на стене в комнате детства остался висеть большой плакат с рекламой концерта Квин, сорванный когда-то ещё много лет назад отцом в Британии. На корабль он попал впопыхах: не успел попрощаться с любимой, бросил гитару на полу, не выгладил одежду. За поездку обещали большую сумму. Предложение оказалось неожиданным. Он слишком торопился. Слишком спешил.
Матрос взлетел со своего стула и сорвался на палубу. На улице было неясно, шёл ли то снег, падали на лицо звёзды, или кто-то наверху стряхивал окурок своей сигареты прямо в пепельницу океана. Юноша подставил своё лицо под этот седой хоровод.
– Задерживается, задерживается, задерживается, – верещало вокруг. А перед глазами стояло одно: полный аэропорт, сотни сумок, людей без лиц и мигающее табло с сообщением о непогоде.
Океан утыкался лбом в стальной нос судна, сокрушался и манил. Матрос наблюдал. В ушах стало невыносимо громко. Океан звал.
Ему чуть больше двадцати. И он был единственным, кто пропал на их глазах.
Миша обедал. Он накрыл стол на троих. За прошедшие дни все исчезали по одному при разных обстоятельствах, коим предшествовал странный поток событий.