– Да не кобенься ты, в самом деле, – проговорил он вполголоса, словно это не Инебелу было стыдно за всех них, а наоборот – всем им за Инебела. – Вон Нездешние Боги трескают себе всякую невидаль при всем городе, да еще трижды на дню.
– Богам все дозволено, – несмело возразил юноша, подрагивая ноздрями на пряный запах, распространяющийся от зерен.
– Как же все, когда они друг перед дружкой оголиться стыдятся? – ехидно вставил Арун.
Этот вопрос так ошеломил молодого художника, что он машинально взял одно зерно и медленно поднес ко рту. А ведь и правда. Нездешние Боги друг от друга прикрываются. Значит, и у них не все можно? Или… или пора задать тот вопрос, который мучил его уже столько дней: да Боги ли это?
А спросишь – засмеют…
– Что-то раньше ты был разговорчивей, когда приходил к отцу, – неожиданно заметил Лилар. – Уж не поглупел ли ты от чрезмерного усердия и повиновения?
– Я пришел за мудростью, а не за смехом, – грустно проговорил молодой человек. – Легко ребенку спросить: чем огонь разжечь, как твердую глину мягким воском сделать?.. Но проходит детство, и хочется спросить: ежели есть друг и есть закон, то чьему голосу внимать? И если тебя осудили прежде, чем ты в дом вошел, то стоит ли говорить, когда приговор составлен заранее? Не поискать ли другой дом с другим другом?
– А не много ли домов придется обойти? – презрительно отозвался Арун.
– Наверное, нет, – как можно мягче проговорил Инебел. – Ведь тогда я привыкну спрашивать себя: а чего мне остерегаться, чтобы в один прекрасный день я не пришел в дом друга и не почувствовал себя лишним? И вот уже я буду не я, а тот, кого желали встретить вы…
Под чуть шелестящими шапками деревьев воцарилось напряженное молчание. Инебел всей кожей чувствовал, что многим здесь очень и очень неловко.
Арун сидел, уперев ладони в колени, и слегка покачивался. Потом вдруг вскочил и, слегка переваливаясь, побежал вокруг едальни. Передник, слишком длинный спереди, путался в ногах, и так же путалась и спотыкалась длинная тень, скользящая рядом вдоль глиняной загородки.
– Хорошо, – отрывисто произнес Арун, останавливаясь перед юношей, – я скажу тебе несколько слов, хотя действительно решил больше не посвящать тебя в свои мысли. Но прежде ответь мне на один вопрос: вот ты много лет приходил ко мне, и слушал меня, и спрашивал… А задумался ли ты хоть раз над тем, что же я, старый гончар Арык Уныния, которого все привыкли называть просто Арун, что же я получал от тебя взамен своих слов?