Вскоре после Саши, кашель, изначально редкий и отрывистый, стал донимать Елену. Её пожилое тело, привыкшее к комфорту городской жизни, теперь с трудом переносило лишения. Она пыталась не подавать виду, но её вера в добро и человечность сталкивалась с жестокостью нового мира, и это отражалось на её лице – глубокие тени под глазами, напряженные уголки губ.
Виктор, который до этого держался особняком, вдруг начал жаловаться на боли в животе. Его прагматизм, доходящий до цинизма, теперь оборачивался против него самого, когда он чувствовал свою беспомощность перед лицом банального недуга. Он привык к контролю и власти, но теперь его деньги и связи ничего не значили перед лицом обычного поноса, который мог оказаться смертельным в этих условиях.