Виктор лишь фыркнул, но ничего не сказал. Его прагматизм граничил с безжалостностью, и Артем знал, что конфликт между ними неизбежен.
Когда наступил вечер, мир погрузился в абсолютную темноту. Холод пробирал до костей, и лишь слабый свет от нескольких фонариков, найденных в самолете, создавал иллюзию безопасности внутри импровизированного убежища. Артем раздал сухие пайки. Каждый кусок еды был на вес золота. Люди ели молча, медленно, словно пытаясь растянуть этот крошечный момент облегчения.
Артем сидел, прислонившись к холодной обшивке самолета, и слушал тишину. В ней не было привычных звуков города, ни далекого гула машин, ни голосов, ни даже пения птиц. Только редкое шуршание ветра, проносящегося над руинами, да скрип металла. Эта тишина была громче любого шума, она кричала о безвозвратной потере. Он вспомнил свою невесту, ее смех, тепло ее руки, и глубокое отчаяние подступило к горлу. Он видел конец света своими глазами, и каждый раз, когда надежда на что-то рушилась, он чувствовал ее вес сильнее, чем кто-либо.
Но потом он посмотрел на спящих людей. Они доверились ему. Он был их лидером, пусть и поневоле. И сейчас, в этой абсолютной пустоте, его личная миссия по поиску невесты казалась такой же далекой, как звезды, но ответственность за этих людей, за последние крохи человечества, была здесь и сейчас. Он должен был бороться. За них. За будущее, которого, возможно, уже не существовало.
Глава 6: Эхо прошлого
Ночь в импровизированном убежище из обломков самолета была долгой и мучительной. Холод пронизывал, несмотря на скудные пледы, а каждый шорох за бортом заставлял вздрагивать. На рассвете, когда небо на востоке едва начало сереть, окрашиваясь в болезненно-серые тона, Артем поднялся. Усталость давила, но он понимал: сидеть сложа руки нельзя.
«Нам нужно проверить связь, – сказал он, обращаясь к немногочисленной группе, которая уже проснулась. – В самолете должно быть хоть что-то». Он обратился к Дмитрию. «Дмитрий, можете взглянуть на радиостанцию? Может, есть шанс?»
Дмитрий, несмотря на свою немногословность, сразу приступил к делу. Он был инженером-строителем, и его практические знания теперь были бесценны. В течение часа он копался в искореженной приборной панели, его лицо было сосредоточено. Остальные, кто мог, помогали разбирать завалы, надеясь найти хоть что-то полезное. Каждый предмет, напоминавший о прежней жизни, вызывал волну горя и ностальгии. Вот детский рисунок, выцветший и помятый, найденный между сиденьями. Вот обломок очков, которые, возможно, принадлежали пожилому человеку, что сидел неподалеку. Каждый такой артефакт был как удар по сердцу, напоминание о том, что было и что безвозвратно ушло.