Благодаря ей они избежали трех засад в разрушенных коридорах морга. Она заставляла его замереть за долю секунды до того, как луч сканера проносился мимо. Она находила скрытые панели, взламывая их мысленными командами через Имплант Арка быстрее, чем он успевал моргнуть. Она была его тенью, его совестью и его оружием, вшитым прямо в мозг.
Шахта обслуживания привела их не на улицу, а в лабиринт древних, заброшенных коммуникационных туннелей под Сектором Альфа. Здесь царила сырая тьма, нарушаемая лишь редкими аварийными лампами. Воздух был спертым, пахнущим плесенью и машинным маслом.
– Это «Старая Сеть», – пояснила Вея. – Построена до Синедриона. Он использует ее как канализацию для данных низкого приоритета и… для сброса мусора. В том числе информационного. Здесь можно найти следы всего, что система пытается забыть.
Они шли часами. Арк, стиснув зубы от боли, Вея – направляя и сканируя окружение. Между ними росло молчаливое понимание. Арк чувствовал ее усталость – не физическую, а ту, что копилась годами существования в виде призрака в машине. Она чувствовала его ярость – на Синедрион, на Глеба, на весь этот проклятый мир – и его глубинную, почти детскую растерянность перед чудовищностью их задачи.
– Расскажи о нем… – мысленно попросил Арк, пробираясь под низко свисающей трубой. – О Глебе. Каким он был… до?
В его сознании всплыли образы, не его собственные. Молодой Глеб, с горящими энтузиазмом глазами, паяльник в одной руке, нейро-схема в другой. Смех. Искренний, громкий, незнакомый тому, кем он стал. Лаборатория, заваленная бумагами и девайсами. Запах кофе и припоя. И она – Вея – смеющаяся, дотрагивающаяся до его руки… Чувство абсолютного доверия, единства цели, любви, такой сильной, что от нее перехватывало дыхание даже сейчас, в воспоминаниях.
– Он был… гением. Визионером. Видел не контроль, а расширение возможностей разума. Мечтал стереть границы между людьми, сделать эмпатию буквальной… – Голос Веи в голове Арка прерывался. – Мы верили, что технологии освободят. Не построят тюрьму. Он был добрым. Нежным. Смешным…
Образы сменились. Темные комнаты допросов. Экраны с пульсирующими, агрессивными нейро-шаблонами. Крик Глеба – не от боли, а от ужаса перед тем, что с ним делают, стирая его. И последняя их встреча перед… финалом. Его глаза – уже пустые на 90%, но в глубине – бездонный, немой ужас и мольба, которую он уже не мог выразить словами. И ее собственный крик, когда его рука, дрожащая, но управляемая чужой волей, направила на нее оружие…