Тяжёлая дверь, чьи вековые петли скрипели, точно голоса мёртвых, медленно отворилась. В проёме возникла фигура. Марта. Служанка. Словно икона, вырезанная из потемневшего дерева, она несла на себе печать многих поколений Грей. Её лицо, изрытое морщинами, будто выточенными ветрами пустошей, было суровым, но в глазах тлела преданность – холодная, как угли давно угасшего очага. Она вошла, ступая так, словно пол под её ногами был усеян осколками прошлого.
– Мисс Эванджелина, пора вставать, – проговорила она, и голос её, хриплый от лет, дрожал, как стены дома, слышавшие слишком много тайн. – Солнце уже поднялось, а долг не ждёт.
Эванджелина подняла взгляд, и в её глазах мелькнула тень – не страха, но смутного узнавания. Ей показалось, что лицо Марты на миг исказилось, как отражение в треснувшем зеркале, и в глубине её зрачков проступила другая – молодая, с глазами, полными отчаяния. Но видение исчезло, и перед ней вновь была лишь старая служанка.
– Ты… слышала что-то в коридоре, Марта? – тихо спросила Эванджелина, её голос дрожал, как пламя свечи. – Шаги… или шорохи?
Марта замерла, её пальцы, сжимавшие край передника, побелели. Мгновение она молчала, будто прислушиваясь к чему-то за пределами комнаты, затем ответила, не поднимая глаз:
– Этот дом стар, мисс. Он говорит на своём языке. Не стоит внимать каждому шороху, иначе… – она осеклась, но добавила тише, почти шёпотом, – иначе он начнёт отвечать.
Эванджелина сглотнула, чувствуя, как холод пробирается под кожу. Она хотела спросить ещё, но Марта уже повернулась к трюмо, доставая платье – строгое, чёрное, как покров траурного утра. Каждое её движение было отточенным, словно часть ритуала, исполняемого столетиями. Платье легло на вешалку, и ткань, казалось, шептала что-то на языке, которого Эванджелина не знала, но боялась понять.
– Ваши родители в столовой, – добавила Марта, не оборачиваясь. – Не заставляйте их ждать.
Эванджелина медленно поднялась, свесив ноги с кровати. Её босые ступни коснулись ковра, и ей почудилось, будто пол дрогнул, как живое существо, хранящее память о каждом шаге. Всё в ней сопротивлялось движению, но долг – этот вечный призрак, преследующий её род, – гнал её вперёд.
– Благодарю, Марта, – выдохнула она едва слышно. – Иди.
Марта кивнула, словно ожидала этих слов. Её фигура растворилась за дверью, оставив за собой лишь тяжёлый след присутствия – ни прощания, ни взгляда. Но когда дверь закрылась, Эванджелине показалось, что в щели между створками мелькнула тень – тонкая, как силуэт куклы, с пустыми глазами, следящими за ней. Она моргнула, и тень исчезла, но сердце её забилось быстрее, как барабан перед казнью.