– Можно вас на минуту?
Павел вздрогнул – не от слов, а от тона. Будто его застали врасплох в момент, когда он был уверен, что никто к нему не подойдёт. Он стоял на границе света и тени от ламп. Шагнул осторожно, словно ступая по тонкому льду.
– Конечно, – ответил он тихо и неуверенно.
Они отошли на несколько шагов к краю гостиной, где было чуть темнее, и их разговор не привлекал внимания. Павел двигался напряжённо, плечи были подняты, будто он нёс на себе тяжесть. Руки дрожали, и он держал их в карманах. Каждый шаг давался ему с трудом, словно воздух сгущался вокруг него.
– Вы знали, что у Игоря и Софьи были близкие отношения? – спросил Сиротин спокойно, глядя чуть в сторону, чтобы не давить взглядом.
Павел опустил глаза. Лицо его побледнело. Сначала молчал, потом медленно кивнул:
– Знал.
– Давно?
– Не знаю. Сначала догадывался. Потом понял.
Ответ был коротким, будто Павел проглатывал лишние слова. Сиротин не торопил, ожидая продолжения.
– Вас это злило?
– Да, – сказал Павел. – Нет, не то чтобы злило… Это было неправильно.
Он говорил отрывисто – не из—за спешки, просто слова застревали в горле.
– Он не подходил ей. Он был… просто Игорь. Всегда рядом, как тень, будто нарочно. Она улыбалась ему иначе, словно видела в нём что—то, чего никогда не замечала во мне.
Сиротин ничего не сказал, только слегка нахмурился. Павел продолжил:
– Я думал, она поймёт. Что её тянуло к нему не потому, что он был нужен, а потому, что он оказался рядом. Что это была привычка, а не чувство. Что это не то. Она должна была это понять.
– Вы любили её?
Павел замер. Медленно сел на подлокотник ближайшего кресла и долго смотрел в пол. Губы его шевелились беззвучно.
– Да, – сказал наконец. – Любил. Не как в книгах. Просто хотел, чтобы она была со мной. Чтобы всё стало правильно. Чтобы всё встало на место.
Он закрыл лицо руками. Не плакал – просто не хотел, чтобы кто—либо видел его глаза. Сиротин не приближался. В комнате было тихо; только часы на стене, которые раньше никто не замечал, начали отсчитывать секунды.
– Это была ошибка, – тихо произнёс Павел. – Она не должна была быть с ним. Я думал, если подождать, всё изменится. А потом стало поздно.
Он снова замолчал. Дышал тяжело. Вся его фигура казалась сжатой – не от страха, а от чего—то более глубокого, вины, для которой он ещё не подобрал слов.