В дальнем углу кто-то тихо всхлипнул. Андрей, вожатый? Нет, слишком тихо. Кто-то из малышей. Сашка сделал паузу, давая образу матери закрепиться в воображении слушателей. Слышно было, как где-то далеко, за окном, шумит море. Но теперь этот шум казался не успокаивающим, а зловещим, как дыхание чего-то огромного и невидимого.
«И вот однажды, – голос Сашки стал еще тише, заставляя всех невольно приподняться на локтях, напрягая слух, – мама вернулась с работы. Не такая, как всегда. Не усталая-усталая, а… другая. Вошла, не поздоровалась, не улыбнулась. Постояла в прихожей, как столб. Лидка первая заметила. "Мама, что с тобой?" – прошептала она. Мама медленно повернула лицо к свету кухонной лампочки… И они увидели. На левой щеке, прямо под скулой… Пятно. Не синяк. Не царапина. А… красное. Ярко-красное. Как будто кто-то тлеющий уголек приложил. И оно… пульсировало. Словно живое».
Кто-то резко дернул одеяло. Витька почувствовал, как холодок побежал от копчика вверх по позвоночнику. Он отчетливо представил это пятно: алое, нездоровое, мерцающее в тусклом свете кухни. Сашка мастерски описывал не только вид, но и чувство ужаса детей.
«Санька фыркнул: "Наверное, краской шлепнули на фабрике!" Но голос у него дрожал. Мама молчала. Прошла в свою комнату, закрылась. А наутро… пятно было больше. Значительно больше. Оно расползлось почти до виска и вниз, к подбородку. Цвет стал гуще, темнее. Как запекшаяся кровь. И оно… смотрело. Да-да, именно так. Будто не просто пятно, а чей-то немигающий глаз, впившийся в тебя из глубины маминого лица».
В комнате стало нечем дышать. Казалось, даже сверчок под полом замолчал. Все висело на каждом слове Сашки.
«Повели маму в поликлинику. Врачи, старые тетки в белых халатах, пахнущих лекарствами и безнадежностью, разводили руками. Анализы – в норме. Аллергии – нет. Инфекций – не выявлено. "Нервное, – бормотали они. – Стресс. Пройдет". Но оно не проходило. Оно росло. Каждый день – все больше и больше. Как плесень. Как страшная, ядовитая роза, расцветающая на лице самого родного человека».
Сашка сделал паузу, долгую и тягучую. Слышно было, как у кого-то стучат зубы. Он продолжал, и голос его теперь звучал с ледяной, бесстрастной точностью, от чего становилось еще страшнее.
«Санька злился. Бил кулаком по стене, кричал, что врачи – дураки. Лидка плакала беззвучно, большими, как горошины, слезами. Мама… мама менялась. Не только лицом. Она стала тихой, как тень. Перестала готовить. Сидела целыми днями у окна, глядя в серый двор, а это… это… на ее лице пульсировало, заполняя все пространство щеки, переползая на лоб, сползая к шее. Кожа вокруг него стала серой, мертвенной. А само пятно – густо-бардовым, почти черным в центре. И запах… Сначала еле уловимый, сладковато-гнилостный. Потом сильнее. Как падаль в жаркий день. Он пропитал всю квартиру. Соседи начали косо смотреть, шептаться за спиной».